На левом берегу Рейна раскинулся красивый город Бонн. Над ним возвышается башня старого Мюнстера, построенная в конце XI и начале XII века.

Южную часть старинного города занимает утопающий в зелени обширного парка замок курфюрстов. После их изгнания в 1818 году в замке был размещен университет. В правом его крыле помещалась университетская библиотека.

В ясный сентябрьский день 18… года боннские студенты узнали интересную новость: в Бонне созвано совещание натуралистов многих известных университетов, на котором ученые должны рассмотреть ряд научных вопросов.

Согласно установленному порядку студенты во время перерывов собирались группами, по корпорациям, к которым они принадлежали, и громко разговаривали. Каждая корпорация занимала в университетском дворе свое определенное место, куда имели доступ только ее члены. Пребывание посторонних без разрешения старшины корпорации обычно вызывало скандалы, нередко заканчивающиеся мензурами[1].

В западной части двора, у трех дубов, перед входом в библиотеку, мелькали желтые фуражки конкордцев. Надетые через плечо желто-красные перевязи указывали на их принадлежность к этой „славной“ корпорации, как они любили величать свою „Конкордию“.

Сегодня члены корпорации снова собрались в своем кругу. На одном конце стояли „старики“, на другом — „фуксы“ во главе со своим фукс-майором, по прозвищу Красавец Бобби, который в жизни носил более скромное имя Франца Губерта. Фуксы тихо переговаривались, украдкой поглядывая на своего предводителя. Красавец Бобби, который на целую голову был выше других студентов, важно посматривал на фуксов и строго следил за соблюдением корпоративного устава.

Корпорация „Конкордия“ гордилась своим фукс-майором. Ему было уже за тридцать и он заканчивал двадцать четвертый семестр своего долголетнего, но бесплодного студенчества. За все это время ему не удалось выдержать ни одного экзамена, но зато он считался одним из лучших фехтовальщиков корпорации. Особенно славился он своим правым сабельным ударом, которым „пометил“ немало противников. Не случайно некоторые студенты избегали являться на его вызов, благоразумно предпочитая заболеть перед поединком. Правда, они рисковали прослыть трусами, но зато избавлялись от ударов его шпаги. Говорили, что фукс-майор имел особое пристрастие к левой стороне лица своих противников. Это подтверждалось обилием шрамов у большинства смельчаков, отважившихся вступить с ним в бой. Шла молва, что в первые семестры своего исторического студенчества фукс-майор сам пострадал от нанесенного справа опасного сабельного удара. Об этом свидетельствовали почти наполовину рассеченное левое ухо и глубокий шрам на левой щеке.

Некоторые, однако, не без ехидства говорили, что этот удар, которому фукс-майор был обязан своей громкой славой, был им куплен за сто талеров.

Студенты помоложе, перехватывая устремленный на них взгляд фукс-майора, испытывали чувство восхищения перед воплощением их идеала. Все в нем представлялось им великолепным и прекрасным, даже широкие ноздри его мясистого носа казались как бы отмеченными самим провидением, а нахмуренные широкие брови — признаком неукротимости его могучего духа. В его крупных руках было столько силы, что большинство знакомых избегали при встрече подавать ему руку.

Фуксы преклонялись перед своим фукс-майором, но в то же время боялись его, так как Красавец Бобби не скупился на замечания и грубую брань. Он их отпускал по самому ничтожному поводу, а подыскать такой повод не составляло для него труда. В подобных случаях он громко кричал зычным голосом и горе тому, кто не выполнял его приказаний или решался прекословить…

— Эй, ты там, Петер Арендс! — властно крикнул Франц Губерт.

Фукс, привлекший к себе внимание фукс-майора, вытянулся в струнку.

— Ты слишком громко разговариваешь с Гансом Зелле! В наказание — сегодня вечером дополнительно по кружке пива! Понял?

Молодой человек с облегчением вздохнул. Как милостиво обошелся с ним фукс-майор! Кто же не выполнит такого приятного обязательства? Одно скверно: где до вечера раздобыть два талера на это пиво. До „получки“, как студенты называли выплачиваемое им родителями месячное содержание, еще далеко. Как каждый молодой студент. Петер Аренде испытывал непреодолимое желание ни в чем не уступать старым студентам. Поэтому и наложенное на него взыскание до некоторой степени его радовало.

„Ганс Зелле! Только он один может меня выручить!“ — мелькнуло в его голове, и, подождав немного, пока рассеется впечатление от сделанного ему замечания, он тихо шепнул стоящему справа от него товарищу:

— Ганс, мне так хочется научиться фехтовать. Я мечтаю стать таким же, как фукс-майор!

— Пока ты сможешь равняться с фукс-майором, тебе придется выдуть несколько бочек пива. Посмотри-ка на него! Он перевалил за сто мензур. Двенадцать заживших ран говорят о его славных поединках, — строго ответил Зелле.