Но нет, не герой. Ни в чьих глазах. Никогда. Просто оружие. Однако… он живет, дышит… когда кто-то дышит, он уже не оружие. Горячая кровь в жилах, изящество движений, клубок мыслей и чувств в черепе, пылающая в очах сознательность. Безымянные слишком долго склонялись перед порогом каменных врат. Поклоняться дому, твердой почве, гулким комнатам – почему не живым, дышащим, тем, что могли бы жить в доме? Почему не бессмертным строителям? Храм становится святым местом не ради себя самого, но ради бога, которого в нем почитают. Но Безымянные видят всё не так. Поклонение, ставшее вершиной крайности… но столь же примитивное по сути, как приношение даров стертым, политым кровью камням… «о, я не гожусь для них, ибо такие мысли промораживают до мозга души.

Гралиец, истерзанный и израненный предательствами. Теми, что поджидают в тени любого человека – ибо каждый из нас и дом, и жилец. Камень и земля. Кровь и плоть. Я буду слоняться по старым комнатам, шагать привычными коридорами пока, однажды, не заверну за угол и не встречу самого себя как незнакомца, и чем же он покажется? – разумеется, отражением самых злодейских черт моей натуры.

Вот тогда блеснут ножи и начнется битва за жизнь, год за годом, подвиг за подвигом. Храбрость и подлая измена, трусость и блестящая злоба.

Чужак оттеснен, шаг за шагом. Наконец-то я снова не узнаю себя – какой здравомыслящий человек пожелает признать собственный позор? Кто способен извлечь удовольствие, ощущая зло, получить удовлетворение от горьких плодов? Нет, мы будем держаться за свою ложь – не я ли каждое утро провозглашаю клятвы мести? Не я ли шепчу проклятия всем, кто не похож на меня?

И я решаюсь судить Безымянных, выставляющих одно зло против другого? Но каково мое место в ужасной схеме?»

Он уставился на Икария, недвижно, как статуя, стоявшего лицом к воротам, нечеткого за потоками знойного воздуха. «Мой чужак. Но кто из нас – зло?»

Таралек подозревал, что его предшественник Маппо давно оставил за спиной всякую борьбу. Он скорее согласится изменить Безымянным, нежели этому воину перед воротами. Дурной выбор? Гралиец больше не был уверен.

Бормоча под нос проклятия, он оторвался от стены и пересек двор, рассекая волны зноя, чтоб встать рядом с Джагом. – Если ты оставишь здесь оружие, – сказал он, – то сможешь свободно гулять по городу.

– И свободно изменять намерения? – слегка улыбнувшись, отозвался Икарий.

– Это мало что изменит – разве что нас немедленно казнят.

– Это было бы милосердно.

– Икарий, я не верю твоим словам. Ты пытаешься посмеяться надо мной?

– Возможно, Таралек Виид. Что же до города, – Джаг покачал головой, – я еще не готов.

– Император может вызвать в любой миг…

– Не вызовет. Время есть.

Граль скривил губы: – Почему ты так уверен?

– Потому что, Таралек Виид, – сказал Икарий медленно и спокойно, отворачиваясь к стене, – он боится.

Гралиец молча смотрел ему в спину. «Боится? Тебя? Что он знает? Семь Святых, кому известна история этой страны? Ее легенды? Они предупреждают об Икарии и том, что он несет с собой?»

Икарий исчез в тени дверного проезда. Таралек последовал – десять ударов сердца прозвучали быстро – не для того, чтобы не разлучаться с суровым спутником, но в поисках кого-то, способного дать ответы. Его уже осаждали полчища вопросов.