Лодка была старая и сильно подержанная, но мотор только что вышел из мастерских Болиндера и был достаточно силен и прочен. Но за спокойный ход похвалить было его нельзя.
Рубка была теперь превращена в пассажирскую каюту и, под наблюдением Инесы, вымыта и вычищена всеми дезинфекционными жидкостями, какие только нашлись в Икитосе. Она все-таки пренеприятно пахла рыбой и разной гнилью. Но жара была такая нестерпимая, что никто не испытывал особенной охоты сойти под палубу, где было еще жарче от топки мотора.
Все же керосин во многих отношениях является отличным топливом. Он держит в отдалении москитов. И поэтому пассажиры моторной лодки имели возможность тихо и мирно лежать в своих гамаках, протянутых на палубе.
Инесе и Конче было предоставлено переднее помещение. Оно, по-видимому, служило некогда «каютой капитана» и, несмотря на свои скромные размеры, было все же самым комфортабельным в лодке.
Обязанности каждого были точно определены. Хуамото, знавший каждый участок фарватера, был лоцманом. Кид Карсон заботился о машине и о кухне. Паквай стоял у руля. Фьельд и Конча, в качестве выздоравливающих, лежали почти все время в своих гамаках, чтобы поскорее набраться сил для предстоящих испытаний. Инеса заведовала провиантом.
Удалившись от последних признаков цивилизации, молодая барышня из Лимы переменилась окончательно. В Икитосе парикмахер с жалобными причитаниями избавил ее от прекрасных пепельно-золотистых волос. Она опять надела мужской костюм, который носила без обычного в таких случаях кокетства. Все части костюма были старые, сильно поношенные, вплоть до тяжелых грубых сапог, в которых ее ноги чувствовали себя отлично. Фьельд замечал не без известного удовольствия, что Инеса отдавала себе точный отчет в предстоящих трудностях. Но то, что доставляло ему особенную радость, было ее простое и спокойное обращение с мужчинами. Она всегда принимала живое участие в их разговорах и подбодряла их всевозможными выходками. В тихие звездные ночи она играла на мандолине и аккомпанировала Киду Карсону, поднимавшему ужасающий вой, который засел в его глотке еще с тех времен, когда он пел куплеты и плясал чечетку в кафе-шантане. Но тоска по умершему деду все еще лежала темной тенью в огромных прекрасных глазах, несмотря на то, что Инеса видимо боролась сама с собой, чтобы скрыть свое горе от посторонних взглядов.
От времени до времени она отводила Паквая в сторону и просила его рассказать еще и еще о малейших подробностях его встречи с профессором. И Паквай начинал своим глубоким мягким голосом повествование о смерти мудрого человека далеко, далеко, в пустынных степях аргентинской сельвы.
И тогда случалось, что Инеса спрашивала:
— Но как случилось, что дедушка попал так далеко на восток?
И Паквай неизменно отвечал:
— Он ведь был старик. Сил у него не хватило, чтобы пойти через высокие плоскогорья. Он стремился вниз. Может быть, он шел, как слепой, ощупью. Может быть, он пытался убежать от того, кто хотел отнять у него жизнь. Я не знаю, сеньорита. Вероятно, он надеялся встретить дружелюбно настроенных индейцев или же наткнуться на какую-нибудь пограничную экспедицию. Он не успел сказать об этом. Еще ведь надо было так много сказать прежде, чем жизнь покинет его. Когда я встретил его, тело его уже умерло, одна только воля еще жила.
После таких бесед Инеса могла долго просидеть на месте, погруженная в глубокую задумчивость.
Но река Амазонка богата разнообразием. В медленно текущих струях творится незатихающая жизнь. В самых больших глубинах движется пираруку, величайшая рыба в мире. Индейцы боятся ее зубов, но любят ее мясо.
Однажды Пакваю попалось на огромный крючок удочки одно из этих чудовищ, и мотору пришлось остановиться на несколько часов, пока удалось втащить на палубу этого кровожадного водного хищника. В нем было около четырех метров длины. Зато и задали же пир в этот день! Не только для людей, но и для других пираруку в реке, которым бросили остатки их земляка. Даже крокодилы на берегу оживились от удовольствия, увидев недостойный конец, которому подвергся их подводный враг. А электрические угри раздулись и наполнились опасным электрическим зарядом, наслаждаясь остатками, падавшими к ним вниз на дно реки.
От берега отделился большой челн на веслах и приблизился к моторной лодке. В челне сидели трое индейцев. Сперва они держались в отдалении, но, когда Хуамото заговорил с ними на их собственном наречии, они перестали бояться, а когда им подарили кусок рыбы, они подняли благодарный вой и поспешили к берегу. Впрочем, им необходимо было сделать этот подарок, так как жирное, светло-красное мясо портится с молниеносной быстротой в этой неистовой жаре.
Вскоре после этого появилось еще несколько челнов с людьми. Они медленно плыли навстречу моторной лодке, меж тем как звук национального барабана беспрерывно раздавался между деревьями на берегу.
— Это индейцы племени конибос, — сказал Хуамото. — Некоторые думают, что они являются дикою ветвью племени инков. Они хорошие рыболовы и охотники и очень дружелюбны к белым.
— Но разве между ними нет также и людоедов? — спросила Инеса.
Хуамото пожал плечами:
— У каждого племени свои обычаи, — сказал он дипломатично. — Они, собственно, не каннибалы. Но многие из них верят, что унаследуют ум и силу того человека, которого они пожирают… И поэтому иногда случается… Но все же они далеки от индейцев племени гуачинайрис, которые живут по реке Мадре де Диос. Те ходят совершенно голыми и раскрашиваются в красный и черный цвет. Они воруют женщин у других племен и пожирают их, когда им становится скучно… Это нехорошо с их стороны.