— Согласись, что это довольно подозрительно, — настаивал Ленгли.

— Ну, хорошо… если уж вы так настаиваете, — нехотя согласился Грехем. — Мери изумительная девушка. И я… А, да что говорить… Но я с детства почему-то не переношу скрипку. Как только услышу скрипичную музыку, со мной бог знает что начинает твориться… Вроде аллергии. Да ты должен помнить, Сойк. Мы тогда с тобой на три дня ездили к морю.

— Да, да, — подтвердил Сойк. — Он прямо-таки сознание теряет.

— Любопытно, — ни к кому не обращаясь, задумчиво произнес Сигрен. — Одна и та же музыка и так по-разному действует на разных людей. Что до меня, то я скрипку просто не понимаю. Хотя Боровского, конечно, послушал бы охотно. А вот Хэксли, например, за скрипку все отдаст.

— Хэксли? — удивился Сойк. — Наш Хэксли? Кто бы мог подумать!

— Да, наш Хэксли.

— А ты откуда знаешь?

— Как-то он со мной разоткровенничался. Рассказал, что…

— Черт с ним, с Хэксли, — перебил Ленгли. — Мы, кажется, отвлеклись от дела. Так ты сказал, Сойк, что Грехем предложил билет тебе?

— Да что вы так привязались к этому билету? Тем более что теперь он все равно бесполезен, — сказал Грехем, вытащив из кармана какую-то бумажку и помахав ею в воздухе.

— Как? — встрепенулся Ленгли. — А разве Сойк тоже не взял билета?

— Нет, не взял.

— Ну, а ты что скажешь, Сойк?

— Да ничего, — тряхнул головой Сойк, — Ничего не скажу. Зато могу показать.

И он тоже извлек из кармана две голубые бумажки.

— Почему же ты мне сразу не сказал? — спросил Грехем.

— А ты что мне жена или теща, — разозлился Сойк, — чтобы перед тобой отчитываться?

На несколько минут в комнате воцарилась тишина. Молодые люди сидели в разных углах, не глядя друг на друга, словно исчерпав в этом словесном сражении все запасы энергии.

Первым нарушил молчание Грехем.

— Нам надо подумать, — сказал он. — Не ссориться, а лучше подумать. Мы попали в беду и должны держаться вместе, а не топить один другого.