Мы стоим в тени здания, уже темно, так что нас почти никому и не видно. Я только слышу шаги, замечаю быстрое движение, слышу вскрик — и Витька уже летит прямо в сугроб.
— Ещё раз услышу такое в адрес моей девушки — рот с мылом вымою. И снегом протру. Или поговорим по-другому, — Чезаре стряхивает с перчаток снег и демонстративно поворачивается спиной. Голос звучит настолько жестко, что Витька замирает, как заяц, даже забывая поныть — а синяк у него на скуле будет капитальный!
Признаю, маленькое гадкое удовлетворение в душе ворочается. Но…
— Спасибо тебе. Но давай не будем портить выходной разборками, — говорю как можно более уверенно.
И стараюсь не показывать, как дрожит в груди сердечко от этого «моя девушка». Понятно, что он это сказал специально, но все равно — как будто тысяча фонариков зажглась. Ты все-таки безнадежный романтик, Нора. Как будто тебе пятнадцать, а.
— Что ты нашла в этом прыще, Нора? — в жгучих черных глазах как будто пламя плещется. — Ты — начитанная, тонкая, умная, красивая — и этот! Ты себя настолько не ценишь? — снова пристальный взгляд.
А потом меня прижимают к себе — и целуют. Умопомрачительно, до тех самых звёздочек в глазах и совсем не детских желаний. Чуть грубовато, словно утверждаясь, доказывая что-то. Так, что мои ладони лишь бессильно упираются в темное пальто, скользя по нему. А чужие пальцы зарываются в волосы — потому что шапка слетела.
Внутри все дрожит и разлетается, когда страсть сменяется странной нежностью, когда палец очерчивает невидимую линию на щеке и касается губ.
В темноте под снегом почти ничего не видно. И нас не видно тоже. С неохотой мы разлепляемся — и идем вперед, к огням. Мы не разговариваем — но на душе царит странное умиротворение и даже нога как будто хромает меньше.
Но я точно знаю, что улучу момент, когда Чезаре отправится купить на ужин сыра — «я знаю место, где можно взять наш, настоящий, а не ваше не пойми какое русское безобразие с якобы плесенью!» — и уйду.
Потому что сказки должны заканчиваться, и лучше так, чем потом лечить разбитое сердце. Потому что иначе я сама приду к нему, позволю делать все, что угодно, а потом… я благоразумная девочка. Иногда. Я не хочу быть, как мать. И поэтому, прибредя вечером в съемную комнату в чужой квартире, падаю на продавленную кровать. И плачу. Горько, отчаянно, безудержно.
Пока-пока, горячая мечта. Под елкой мне такой подарочек точно найти не суждено. Ещё неделя работы — и Новый год. Поеду к отцу, он уже соскучился. Развеюсь. Ах да, и сессия, конечно. Но тут я молодец, все зачеты автоматом, да и из экзаменов сдавать только два. Из них я переживаю только об одном — больно уж преподавательница строгая. Но… справлюсь. Не могу не справиться. Красный диплом и работа в престижном месте — моя мечта. А любови… без них обойдусь. Это просто зима. Новый год. Навеяло.
Часть 2
Чезаре Нери
Когда дед счел меня достаточно успешным, чтобы наладить наш бизнес на родине бабушки — я даже обрадовался. В России я бывал наездами, но русский знал почти в совершенстве. Дома у нас говорили на русском, английском, итальянском и иногда — немецком. Бизнес обязывает.
В Италии у деда была своя бизнес-империя по производству технического оборудования. Бизнес в России достался нам по случаю — компания стала убыточной и уходила буквально с молотка. Однако, дедов управляющий смог неплохо её поднять. Теперь же я должен буду проконтролировать все процессы и встать у руля. Это будет мой второй старт. Докажу, что готов справляться с такими задачами — значит, старик передаст бизнес мне, а не двоюродному брату.
Ну и будем честны. Я просто сбежал с очередной «ярмарки невест», которую устроили мать с бабушкой. Нет уж, хватит. Разбавлю серые будни русскими красавицами.
Но кто же знал, что буквально в первый день я так… попаду?
В маленькую худенькую и большеглазую птичку-неумеху. Я думал, что сердце остановится, когда она вылетела на дорогу. Но повезло. И мне — и ей.
Врач, лекарства, подвезти, накормить. Все это как-то прошло на автомате. Она понравилась мне. С первого взгляда. Раньше, не думая, предложил бы провести приятную ночь. Но не теперь. Язык не повернулся. У взрослого и отнюдь не безгрешного, прямо скажем, мужика тридцати лет.