— Мистер Ливайн, я до сих пор не могу опомниться. Полицейский не назвал имени убитого, а я побоялась показаться чересчур любопытной, вот и бросилась к ближайшему автомату — узнать, не случилось ли с вами чего…

— Керри, а твой дружок Фентон никогда не упоминал о сообщниках? Или, может быть, тебе приходилось с ними даже встречаться?

— Нет, я с ним-то виделась всего раз, в отеле, и, кроме нас, в номере никого не было. И телефон не звонил. Я думаю, он действовал на свой страх и риск.

— Хорошо, коли так. Тогда ты дешево отделалась.

— Может быть… — Она замолчала, предоставив мне догадываться, что означает эта внезапная пауза.

Прикрыв ладонью микрофон, я рыгнул. Иногда я это делаю, когда на другом конце провода женщина. В смысле — прикрываю микрофон ладонью.

— Мистер Ливайн, вы нашли пленки?… Пожалуйста, не смотрите их.

— Я не сделал бы этого, даже если бы нашел. Но их там не оказалось. Обшарил весь номер, что, впрочем, было нетрудно, и не обнаружил ничего, кроме нижнего белья. Возможны два варианта: либо он припрятал свои, вернее твои, сокровища где-нибудь в другом месте, например, в камере хранения на Центральном вокзале или у себя дома в подвале, если у него, конечно, есть дом, и тогда ты можешь спать спокойно, либо он работал с напарником, и этот вот напарник сообразил, что работать вдвоем менее выгодно, чем в одиночку, и в этом случае мы остаемся с носом. Лично у меня предчувствие, что о напарнике мы еще услышим. В делах о вымогательстве такое случается сплошь и рядом.

— Но он же сам влипнет. — Голос у Керри Лэйн дрожал. — Его теперь самого можно припугнуть полицией.

— Не очень-то он испугается. Скажет, что пленки изначально принадлежали ему. Или что он купил их через посредника.

Свидетелей нет. И учти: если мы наведем на него полицию, все это дело неизбежно станет достоянием уголовной хроники. А тебе, насколько я понял, известность такого рода не нужна.

Она снова захныкала, и все, что мне пока оставалось, это любоваться головой сохатого в моей зеленой шляпе набекрень.

— Мистер Ливайн, помогите мне выпутаться!

— Послушайте, мисс Лэйн, у меня есть кое-какие задумки. Но вы уверены, что сообщили мне абсолютно все относительно этого дела? Если нет, то я вешаю трубку и принимаюсь за что-нибудь более безопасное. Поймите, как только на сцене появился труп, заурядный случай вымогательства перестал быть таковым, это я вам как профессионал заявляю.

Она взяла себя в руки, пожалуй, чуть быстрее, чем следовало.

— Я считаю, что предоставила вам исчерпывающую информацию.

У меня даже в ушах зашумело. Я завопил, как безумный:

— Исчерпывающую? Милая, да эта твоя информация курам на смех! Некто шантажирует тебя на предмет жалкой порнухи — вот и все, что мне известно! И вдруг этот некто найден мертвым. Может, ты тут и ни при чем, может, эта смерть не имеет к твоим пленкам ни малейшего отношения, но, когда от меня что-то скрывают, я без колебаний выхожу из игры.

— Я позвоню вам позднее, мистер Ливайн. У меня кончились монеты.

Гудок на том конце провода болезненным эхом отозвался в моем мозгу. Заполучить двадцать долларов практически даром — это, конечно, удача, особенно если вспомнить, что еще утром дела мои в этом смысле были плохи, и все же я не люблю, когда со мной обращаются подобным образом. Впрочем, капризничать не приходится. Шамеса нанимают выполнить определенную грязную работу, совсем как цветную уборщицу — помыть туалет. И сообщают ему только те сведения, которые считают нужным сообщить, как правило, наименее полезные для успеха дела. Правда, под хмельком люди способны выболтать то, о чем при других обстоятельствах умалчивают. Да-да, в точности как в разговоре с горничной — она убирает в номере, а вы развалились в кресле со стаканом шерри в руке и исповедуетесь ей во всех своих грехах. Ведь горничная не человек. Что там она о вас думает, вам безразлично.