Рай продолжает:
– И неожиданно все мы столкнулись с этим ужасным противостоянием. Но одновременно нам предстояло решить по-настоящему серьезную проблему. Эта по-настоящему серьезная проблема – я тогда изо всех сил пытался спасти ситуацию – заключалась в том, что проект топтался на месте.
Последний и решающий конфликт произошел в 1994 году.
– Это случилось после того, как мы заключили контракт с компанией
Этот парень из ННФ задал вопрос, который показался Робби некорректным. Мне же он казался вполне разумным. Робби закатил истерику. Никогда прежде я такого не видел. Побагровев, Робби – человек довольно высокий – накинулся на маленького парня из Национального научного фонда. Он кричал ему: “С нами так нельзя. Заткнитесь!”.
Президент компании CB&I и инженеры переглядывались, пытаясь понять, кто этот сумасшедший, прыгающий вокруг представителя ННФ. У него же деньги, думали они, так что, черт побери, творит этот псих?!. И я помню, что именно после этого я порвал с Робби, хотя это было очень тяжело для меня. Я даже скажу вам, что не было, наверное, в моей жизни момента тяжелее. Я знал, что делаю ему больно.
Я сказал ему: “Ты влип в проблемы по уши, и я больше не смогу тебе помогать. Тебе пора уйти. Ты свое дело сделал. Извини.” Робби сразу впал в ужасную депрессию. Он выглядел так, будто вот-вот умрет. Очень изменился внешне. Побледнел. Мы возвращались обратно в одной машине. И оба всю дорогу молчали.
А когда мы приехали, я сказал ему: “Робби, мне правда очень жаль.”
И он ответил, перед тем как мы расстались – я спешил на свой самолет, а он на свой: “Вечно ты все видишь в неправильном свете”.
Теперь слово Стэну: “Это совпало с землетрясением в Нортридже. Простое совпадение, не больше! Отлично помню, как мы прилетаем в Вашингтон, чтобы получить по заднице от Национального научного фонда и умолять их о пощаде, а по телевизору передают новости о землетрясении в Нортридже”.
Рай тоже был на встрече в Вашингтоне примерно в то же время: “Робби отвечал на вопросы членов правления фонда. Это была абсолютно ужасная сцена. Он пытался обосновать свои решения. И зря – не должен он был этого делать. Почему он избавился от Древера. Почему единолично распоряжался деньгами. Почему не ввел больше людей в управление проектом. Они зачитали ему решение, принятое комитетом по этике. Робби походил на мертвеца. И это был конец”.
Желая защитить Робби Фогта, Кип подробно рассказывает об основных успехах, достигнутых под его руководством. Фогт систематизировал научно-исследовательскую работу, так что в итоге коллективу удалось завершить проектирование и испытания элементов интерферометра. Очень важно то, что он систематизировал программу научных исследований LIGO. Он курировал выбор площадок для строительства обсерваторий, проектирование вакуумной системы и труб. Под его руководством были приняты непростые решения по геометрии оптической системы и лазерам. Он способствовал детальной разработке первоначального интерферометра. Также Фогт добился одобрения проекта LIGO на всех уровнях – от экспертных комиссий до Конгресса. (Окончательное решение о выделении средств на строительство тогда еще принято не было.) Фогт сплотил команду.
Сегодня Робби пожимает плечами: “Я был игроком. Я был убежден, что смогу построить все сам”. Понимая, что его репутация мне известна, на пятом часу нашей беседы он говорит – то ли защищаясь, то ли пытаясь оправдаться: “Я допускал ошибки, потому что располагал неверной информацией”. Категоричное заявление. Но затем добавляет с улыбкой: “И потому, что у меня такой темперамент”.
Рона Древера изгнали из проекта. Он получил примерно миллион долларов и помещение в Калтехе – под новую лабораторию и проведение собственных исследований. Эта лаборатория располагалась в обветшалом, не подлежащем ремонту здании. Вдобавок там не хватало нужного оборудования. В 1997 году лаборатория Древера так и не была должным образом оснащена; к тому же ее плохо финансировали. Рон, снедаемый чувством безысходности, наблюдал, как на площадках в Хэнфорде и в Луизиане началось строительство LIGO. В интервью он рассказывает о небольших экспериментах, которые ему удалось выполнить, и о том, что, как ему кажется, “это было второстепенно, не так важно, как реальное обнаружение гравитационных волн. Я ощущаю себя инвалидом – из-за влияния внешней силы, по причинам, которые я не понимаю, мне не удалось внести полноценный вклад в. меня не оставляет ощущение. что я мог бы сделать больше, что я могу сделать больше”.
Рай говорит: “Этот эпизод оставил темное пятно в истории проекта LIGO. Рон Древер – это трагедия. Ни Робби, ни Рон так никогда и не смогли полностью оправиться после такого. Никто теперь не хочет вспоминать об этом. Но, к сожалению, это стало достоянием широкой публики. И все же не пишите про это в вашей книге”.
Глава 14
LLO
Ей-богу, здесь, на Юге, люди милее. Мне плевать, вправду ли они добрые или только прикидываются. В голосе Джейми, выросшего в Атланте, угадываются интонации южанина. Он встречает меня в аэропорту Нового Орлеана, и мы вместе отправляемся в обсерваторию LIGO, расположенную в Ливингстоне, неподалеку от города Батон-Руж. Проехав несколько миль, мы ненадолго останавливаемся у речного заболоченного рукава. Потом любуемся Миссисипи. Потом опять пускаемся в путь, и он увлеченно рассказывает мне о том, как проходит установка усовершенствованного детектора. Рассказывает до тех пор, пока мы не соображаем, что где-то час назад проскочили свой поворот.
LLO располагается в Ливингстоне, на той же дороге, что и Батон-Руж, но чуть дальше. С архитектурной точки зрения обе обсерватории, LHO в Вашингтоне и LLO в Луизиане, похожи друг на друга настолько, насколько вообще могут быть похожи два здания. На первый взгляд они полностью идентичны. Брайан О’Рейлли, руководитель установки в LLO и обладатель сильного ирландского акцента, рассказывает, что на LHO запирают противоположную из сдвоенных входных дверей и что поэтому, приезжая в Хэнфорд, он всякий раз по ошибке дергает ручку не той двери.
В культурном отношении между двумя обсерваториями имеются ощутимые различия. LLO обладает колоритом Юга. “Это же Луизиана”, – напоминают мне. Здесь много аргентинцев, ирландцев и австралийцев. Как это обычно бывает в типичной академической среде, в лаборатории трудятся ученые из множества стран. Но техники, диспетчеры и вспомогательный персонал, роль которых невозможно переоценить, – это преимущественно жители Луизианы, что и придает обсерватории особое южное своеобразие.