Когда я говорю, что богословские убеждения должны быть, я не имею в виду, что все христиане без исключения должны быть книжниками и заниматься только лишь интеллектуальными упражнениями. Я имею в виду, что каждый христианин должен четко представлять себе, кто есть Бог и что Он сделал в Иисусе Христе. Нас, христиан, должны воодушевлять и побуждать к действию богословские истины: 1) Бог есть Бог любящий, всевластный и святой; 2) Бог создал мир и создал его хорошим; 3) из-за греха Адама люди стали склонны ко злу; 4) Иисус Христос — Сын Божий, рожденный, а не сотворенный; 5) Иисус страдал, умер на кресте за грехи и воскрес на третий день; 6) Святой Дух есть Бог; Он наполняет нас силой, дает веру, наделяет дарами и приносит плоды в нашей жизни. К этим основным истинам стоит добавить еще три: Библия есть Слово Божье; Иисус снова придет, чтобы судить живых и мертвых; человек оправдывается только верой.
Эти истины должны быть не просто набором убеждений. Нам нужно смотреть на себя и на мир вокруг нас через них, как через очки. Есть много христиан и церквей, которые не отрицают ни одной основополагающей доктрины христианской веры, но происходит это потому, что у них нет убеждений. У них есть какой-то старый свод вероисповедных правил, суть которых они едва понимают, с трудом могут принять и не осмеливаются проповедовать. Их воодушевляют темы политики и церковного развития, проблема взаимоотношений и так далее, а к Евангелию они относятся как к чему-то само собой разумеющемуся. «Да, да, а как же, мы верим в непорочное зачатие, искупление, воскресение, рай и ад», — говорят они. Но мысли об этом находятся где-то на периферии их сознания, они не формируют их личность. Они вроде бы соглашаются с учением, но не живут им.
Пасторы и общины, не ориентированные на богословие, могут думать, что они передадут Евангелие следующему поколению, но истина в том, что мы передаем лишь то, во что страстно верим. Новообращенные и наши дети не будут думать, жить и любить как зрелые христиане, а тем более не смогут выразить христианскую веру, если наши богословские убеждения находятся на церковном сайте, а не в нашем сердце.
Я и не подумаю извиняться за то, что моя церковь — богословски ориентированная. Церковь должна быть сосредоточена на Евангелии, а Евангелие — это весть об исторических событиях плюс их данная Богом интерпретация. А это и есть богословие. И надеюсь, никто не думает, что быть «богословской» церковью — значит читать серьезные книги и слушать длинные, сложные проповеди. «Богословская» — значит стремящаяся к преображению посредством обновления ума, преображению длиною в жизнь. Мы хотим быть думающими христианами: знать, во что мы верим, почему мы так верим, жить и умирать, утешаясь своими верованиями.
Если у нас есть богословские убеждения, значит, и единство наше будет иметь богословское основание. Конечно, мы тоже хотим быть едины в любви и стремлении к одной цели. Но какие бы действия мы ни совершали совместно, какие бы чувства вместе ни испытывали, все они должны зиждиться на фундаменте одинаковых богословских убеждений. В церкви в целом очень много говорят о том, что христиане должны проповедовать Евангелие, поэтому часто создается впечатление, будто миссия — центр христианской жизни. И в каком-то смысле так оно и есть. Однако миссионерство само по себе не может быть основанием для единства. Только когда мы четко определяем, что мы проповедуем и почему, только тогда мы можем понастоящему сплотиться вокруг миссионерской работы.
Я хочу сказать, что мы в первую очередь должны быть христоцентричны, то есть сосредоточены на кресте Христовом. Христос — это наша идентичность, наша любовь, наша надежда. И именно потому, что у нас такая идентичность, любовь и надежда, мы молимся, проповедуем Евангелие, занимаемся миссионерским трудом. Но миссия — это не основание. Основание — Христос, именно Он определяет миссию и начинает ее. Как сказал Джон Пайпер, «миссия — это не конечная цель церкви. Конечная цель — это поклонение».
И здесь я возвращаюсь к главному вопросу. Нам отчаянно нужны христиане, и пасторы, и миссионеры, и церкви, и деноминации, и движения, и институты, которые являются богословскими в своем основании. Доктрины не должны вычеркиваться из ассортиментного перечня христианской жизни, их надо достать с церковного чердака и вытереть с них пыль. Мы все должны быть богословами, потому что, если мы называем себя христианами, значит, мы принимаем весть о том, кто такой Иисус и какую победу Он одержал ради нас. Это и есть богословие.
Итак, убеждения? Да! Снобизм? Нет!
Пожалуйста, не пропустите эту последнюю часть, особенно если вам понравилась первая. Потому что, если не проявлять бдительность, очень легко можно превратиться в христианина-сноба.
Откуда берется этот христианский снобизм и высокомерие? Назову несколько источников. Для начала это отношение. Это такая особая манера поведения: ты считаешь себя кальвинистом, принимаешь крещение детей и учение о безошибочности Писания (кстати, я все это тоже принимаю) и ходишь в этих убеждениях как в доспехах или размахиваешь ими как мечом, хотя на самом деле они предназначены для того, чтобы ты мог излучать любовь к Христу и Евангелию. Я признаю, что богословские различия существуют, и существуют к нашему благу, но если цветы этих различий не расцветают, питаясь соком евангельского корня, им даже не стоит выпускать бутоны.
Второй признак высокомерных христиан — это их недоступность. Некоторые богословствующие типы на поверку оказываются непростыми для общения людьми. Они умны, имеют свое мнение, обладают хорошим аналитическим мышлением. При этом они все вокруг воспринимают крайне критично. С высокомерными христианами трудно быть рядом. Они пугают, а не привлекают; рычат, а не принимают. Они слишком охотно делятся своим мнением обо всем на свете, но совершенно неспособны вычеркнуть какую=нибудь доктрину из категории «абсолютно необходимая».
Если богословские убеждения приводят к снобизму, то проблема заключается не в том, что мы слишком серьезно относимся к правильному богословию, а в том, что мы не ценим другие такие же важные вещи. Из-за этого мы высокомерно и пренебрежительно относимся к молящемуся, приносящему плод, доброму и благочестивому пастору с арминианскими убеждениями. Конечно, я могу считать, что он молится, приносит плод, что он добрый и благочестивый вопреки своей вере в свободную волю, но при этому я буду от всего сердца благодарен Богу за его молитвы, плоды, доброту и благочестие. Для некоторых христиан главное — евангелизация, все остальное кажется им несущественным. Другие оценивают собратьевхристиан по тому, как они борются за социальную справедливость, но немало и тех, кто пользуется богословским критерием. Если богословие кажется правильным, отсутствие миссионерского видения, молитвы и сострадания не имеет большого значения. Но если вдруг несколько богословских кусочков вставляются в пазл неправильно, мы говорим «прощай», расставаясь с Гименеем и Филетом без сожаления (1 Тим. 1:19–20; 2 Тим. 2:16–18).
Найти баланс непросто. Но давайте изо всех сил стараться быть мудрыми. Может быть, не стоит всякий раз спорить с друзьями и родственниками из-за их ошибочных богословских взглядов и выискивать теологические неточности в песнях? Надо научиться отличать заплутавших овец от лжеучителей. Надо уметь различать, когда человек неправильно формулирует учение изза своей неосведомленности, а когда из-за отказа от истины. Мы должны любить Писание и стремиться быть ему верными, но при этом добавлять ему привлекательности, которая подсластит и без того медоподобные капли Слова Божьего. Давайте будем похожи на покрытый шоколадом изюм, с приятной оболочкой и полезной внутренностью, а не на чупа-чупс с начинкой, добраться до которой можно только с риском сломать зуб.
Наше богословие как сердце: оно пульсирует, а кровь доктрины течет по всему духовному телу, давая нам способность больше молиться, совершать больше добрых дел, больше любить Библию, погибающих людей и окружающий мир. У нас будут убеждения, но не будет снобизма. Как в Гейдельбергском катехизисе. Как у Иисуса.
Приложение. Запрещает ли Гейдельбергский катехизис гомосексуализм?
Большинство христиан не будут искать ответ на вопрос, допустим ли гомосексуализм, в вероисповедном документе XVI века. Отрывки из Рим. 1; 1 Кор. 6; 1 Тим. 1; Лев. 18 и 20 и Послания Иуды передают позицию любого еврея I века: однополые отношения являются нарушением седьмой заповеди и оскорбительны в глазах Бога. Но поскольку греховность гомосексуализма в Реформатской церкви Америки (и других деноминациях, похожих на мою) теперь поставлена под вопрос, важно посмотреть, что же на эту актуальную нынче тему говорят наши исповедания веры.
Анализ авторского замысла вопроса-ответа 87 заставляет нас сделать вывод, что почти наверняка катехизис запрещает гомосексуальные практики. Любопытно, но не удивительно, что Пресвитерианская церковь (США) недавно проголосовала за изменение формулировки вопроса-ответа 87 с целью удалить прежнюю ссылку на гомосексуализм в переводе катехизиса. Перевод катехизиса, сделанный в 1962 году Алленом Миллером и Юджином Остерхейвеном (профессора в Западной теологической семинарии), включает «гомосексуальное извращение» в список грехов, упомянутых в ответе на вопрос 87. В новом переводе Христианской реформатской церкви вместо выражения «гомосексуальное извращение» стало использоваться слово «непристойность». Дело в том, что Остерхейвен и Миллер, правильно предположив, что ответ на вопрос 87 является парафразом 1 Кор. 6:9–10, включили в свой перевод полный текст отрывка, как он был переведен в версии NIV (Новой английской Библии). Все были согласны с тем, что такая практика перевода малопохвальна, поэтому в новом переводе Христианской реформатской церкви немецкое слово
Роберт Ганьон (вероятно, самый крупный специалист по теме гомосексуализма в Библии) отмечает, что, когда Кальвин комментирует Рим. 1:26–27; 1 Кор. 6:9 и Иуд. 7, он упоминает гомосексуализм лишь косвенно, называя такие действия и желания «чудовищными», «грязными», «поскудными», «отвратительными». Ганьон также отмечает, что еще в начале ХХ века в стандартных изданиях древнегреческих текстов «было принято отрывки, в которых давалась положительная оценка гомосексуальным практикам, переводить на латынь, а не на английский»50. Открыто говорить или писать о гомосексуале для многих было просто невежливо.
Кроме того, мы должны помнить, что главной целью Фридриха III, который ввел в обиход Гейдельбергский катехизис, было обучить молодежь. Катехизис предназначался в первую очередь для детей, а в те времена считалось, что разговоры о таком неестественном поведении могут их испортить. Взрослые бы поняли, что ответ на вопрос 87 запрещает все пороки, упомянутые в 1 Кор. 6:9–10, включая те, которые не названы или слишком неприличны, чтобы о них упоминать.
Урсин считал очевидным, что гомосексуальные практики — это грех. В своем комментарии к катехизису он определил брак как «законный и неразрывный союз между одним мужчиной и одной женщиной, установленный Богом для продолжения человеческого рода»51. Также важно его понимание седьмой заповеди: «К первому виду [похотей] относятся такие, которые противоречат природе и исходят от дьявола, причем противоречат даже нашей испорченной природе; эти похоти противоречат ей не только потому, что сами по себе есть порок, мешающий природе сообразовываться с Богом, но еще и потому, что наша испорченная природа отвращается от них и ненавидит их. Похоти, о которых апостол Павел говорит в первой главе своего Послания римлянам, относятся к этому виду — это смешение полов и злоупотребление женским полом»52. В этих отрывках однозначно просматривается отвержение гомосексуальных практик. Также в них мы видим нежелание Урсина говорить на эту тему откровенно — он использует такие обтекаемые фразы, как «смешение полов» и «похоти, о которых апостол Павел говорит в первой главе своего Послания римлянам».