— Что? — спрашиваю.

— Меня прооперирует доктор Френдли. Он говорит, что у меня есть шанс.

— Какой еще, блин, доктор Френдли?

— Знаменитый хирург!

— Он оперирует в Манхэттенской католической больнице?

— Во всех городских больницах. Ему помогают его ученики.

Мой пейджер подает голос. Я нажимаю на кнопку запрета.

— Вместе мы с ним прорвемся, — говорит Скилланте.

Я даю ему оплеуху. Почти символическую.

— Заткнись, — говорю. — Сам загибаешься и хочешь прихватить меня с собой? Давай отбой своему дружку-приятелю.

— Нет, — тихо отвечает он.

И тут же получает оплеуху посильнее.

— Послушай, кретин, — говорю я. — Твои шансы выжить и так близки к нулю. Не вынуждай меня раньше времени отправить тебя на тот свет.

— Ты этого не сделаешь.

— Почему? Разве это что-нибудь изменит?

Он хотел что-то сказать, но только заморгал. Снова открыл рот. И вдруг заплакал. Спрятав лицо, он свернулся в позе зародыша, насколько это ему позволяли все эти провода.

— Я не хочу умирать, Медвежья Лапа, — произнес он сквозь слезы.

— Твоего согласия никто не спрашивает, так что можешь заткнуться.

— Доктор Френдли говорит, что есть шанс.

— Он имел в виду, что есть шанс прокатиться с ветерком на «Шэдоу Форде».[27] — Опять мой пейджер подает голос, и я опять вырубаю звук. — Твои «шансы» — это пятьдесят процентов на то, чтобы выжить после операции, и десять на то, чтобы протянуть еще пять лет. Но, скорее всего, ты загнешься еще до наступления лета.