В течение нескольких недель я испытываю странное и необъяснимое ощущение — беспокойство, предчувствие чего-то ужасного. Атмосфера становится просто невыносимой. Я нахожусь на грани истерии. Мои нервы напряжены до предела. Всю свою жизнь я пытался понять, откуда появляется необъяснимый страх перед неизвестным, и где источник давления, от которого, казалось, вокруг меня сгущается воздух. Эти ощущения не оставляет меня в покое ни на прогулке, ни в постели. Однако сочетание этих двух странных состояний ныне ввергло меня в своего рода панику и заставило поспешно оставить Лондон и искать убежище на континенте.

Играя роль увлеченного коллекционера, я отправился в Париж и поиски предметов восточной античности привели меня в Доме Фуше. Но с ужасом я обнаружил, что бегство в город предков не избавило меня от депрессии и ощущения обреченности. Я совершенно растерялся, не зная что же мне делать дальше.

После четырехдневного пребывания в Париже, сделав одну или две небольших покупки — пожалуй, лишь для самооправдания — я решил вернуться в Англию.

В то мгновение, когда мой самолет коснулся земли в Лондоне, я понял, что меня все время тянуло назад в Англию, и я расценил это, как предвиденье, подтвердившееся немедленно по возвращении домой — я нашел приглашение Титуса Кроу. Его письмо лежало на столе в моем кабинете. Туда его положила моя экономка два дня назад. Но каким бы загадочным оно ни было, оно мгновенно исцелило меня, разогнав уныние, в течение долгих недель тяготившее мою душу. Оно заставило меня спешно отправиться в Блаун Хаус.

Была уже середина второй половины дня, когда я добрался до одноэтажного летнего дома, раскинувшегося на окраине города, и великий оккультист Титус Кроу, почему-то всегда напоминавший мне льва, широко распахнул передо мной дверь. Я очень удивился, и кажется не сумел скрыть свое беспокойство, тем изменениям, которые произошли в его внешности за три месяца, пролетевшие с момента нашей последней встречи. Он выглядел очень усталым. Это бросалось в глаза. Лицо Титуса Кроу вытянулось и посерело. Морщины глубоко прорезали высокий лоб. Широкие плечи опустились, и его высокая, обычно энергичная фигура обмякла. Его измученный вид несомненно являлся свидетельством интенсивных бессонных научных бдений, к которым организм еще не успел приспособиться и потому его первые слова напоминали старческое брюзжание:

— Де Мариньи, вы получили мою записку! Слава Богу! Мне так хотелось иметь рядом преданного человека. Я валюсь с ног. Устал так, что ты и представить себе не можешь. Свежий ум, новый подход… Слава Богу! Я так рад видеть вас!

Кроу проводил меня в дом — прямиком в кабинет и знаком пригласил садиться. Но я застыл посреди комнаты и, недоумевая, начал ее рассматривать. Хозяин налил мне бренди и тяжело плюхнулся в кресло за огромным столом.

Я продолжал стоять. Глаза мои скользили с предмета на предмет. Чтобы понять мое замешательство надо учесть, что кабинет Титуса Кроу (у моего друга была замечательная библиотека по оккультизму) хотя и был его любимым местом, частенько — в те дни, когда мой друг занимался странными исследованиями — оказывался главной сценой, где разворачивалось действо, и я привык видеть эту комнату далеко не в образцовом порядке — но никогда прежде я не видел здесь такого хаоса!

Карты, планы, атласы в раскрытом виде лежали друг на друге, закрывая весь пол от стены до стены, так что мне пришлось наступить на некоторые из них, добираясь до кресла. Десятки папок скоросшивателей, некоторые — закрепленные в открытом состоянии на отмеченных записью местах или заложенные листочками бумаги, лежали и стояли торцом на заваленном бумагами столе и на небольшом журнальном столике. Множество газетных вырезок — как выцветших и заметно потемневших, так и совсем новых — валялось повсюду. Большого формата тетрадь, со страницами, исписанными сверху до низу неразборчивым почерком, лежала раскрытая у моих ног, а раритетные фолианты вперемешку с общедоступными книгами по различным темным или мало известным полумифологическим, антропологическим и археологическим предметам громоздились в углу комнаты у подножия огромных древних часов с четырьмя стрелками. Чудовищный беспорядок, окружавший меня со всех сторон возбудил мое любопытство до такой степени, что первыми словами, так естественно слетевшими с моих губ, были вопросы:

— Титус! Что такое?.. Вы выглядите так, словно целую неделю не смыкали глаз. А в этой комнате!.. — Я снова осмотрел кабинет — очевидное свидетельство того, что привычный порядок вещей нарушен.

— Я сплю, де Мариньи, — неуверенно ответил Титус Кроу, — хотя, должен отметить, не так много, как обычно. Боюсь, моя усталость большее умственного, чем физического характера. Но, если бы вы знали, что за интереснейшая загадка оказалась передо мной. Она непременно должна быть разгадана!

Он налил себе бренди усталым движением, полностью опровергавшим его энергичную и напористую речь.

— Вы ведь знаете, я всегда готов предложить вам помощь, — сказал я, давая Кроу возможность просветить меня. — Я не знаю, о чем идет речь. У меня нет ни малейшего намека, что это за «загадка» появилась у вас. Но поверьте мне, за многие недели я в первый раз чувствую себя так, словно могу своротить горы! Последнее время я жил под каким-то черным облаком, впал в депрессию и странную тоску, а тут вдруг появилась ваше послание, пробудившее меня из сна.

Кроу смотрел на меня, наклонив голову и печально улыбаясь.

— Тогда я сожалею, де Мариньи, что обратился за помощью именно к вам. Если только я не ошибаюсь, то связавшись со мной, вы рискуете тем, что ваша депрессия очень скоро может повториться! — Его улыбка почти мгновенно исчезла. — Увы, Анри, в моей загадке, без сомнения нет ничего светлого и отрадного.

Костяшки пальцев Титуса Кроу побелели, когда он схватился за ручки своего высокого кресла и подался вперед, посмотрев мне прямо в глаза.

— Де Мариньи, если мои подозрения подтвердятся, то окажется, что в этот самый момент мир стоит на пороге немыслимого, невероятного ужаса. Только я знаю это… Но до меня были и другие, которые знали!

— «Были» другие, Титус? — Я заметил особый вес, который он придавал этому слову. — Выходит, теперь вы один?

— Да. По крайней мере я думаю, что это так. Те, о которых я говорил… давно погибли! Я попытаюсь объяснить.

Мой изможденный приятель опустился в кресле с видимым облегчением. На мгновение он закрыл глаза, и я понял, что он обдумывает, как лучше изложить мне свою историю. Помолчав немного, Титус Кроу тихим и ровным голосом начал свой рассказ: