Йоханнес «Макки» Штайнхоф (993 вылета, 176 побед)

«Я родился в Боттендорфе, Тюрингия, 15 сентября 1913 года. Этот район расположен в самом центре Германии. Мой отец работал на мельнице и батраком на фермах, мать была домашней хозяйкой. Она была просто чудесной женщиной. Мой младший брат Бернд сейчас инженер и живет в Колумбусе, штат Огайо. Мой сын Вольф доктор и живет в Германии.

Если говорить об образовании, то я закончил гимназию, которая дает немного больше, чем обычная старшая школа. Я изучал языки, такие как английский, французский, латинский и греческий. Это было классическое образование, которое позднее мне хорошо послужило. Я самостоятельно доучил английский во время войны, разговаривая с пленными летчиками. После войны я пошел в школу, чтобы научиться говорить бегло. (Штайнхоф совершенствовал английский, читая романы и смотря американское телевидение на авиабазе Люк.)

Я учился, чтобы стать учителем и учить детей, но экономическое положение Германии в годы моей молодости было тяжелым, и я не мог найти работу. Я поступил на военную службу и прослужил на флоте один год. Там я подружился с Дитрихом Храбаком, и мы стали кадетами летной школы. Позднее нас перевели в люфтваффе, когда они были созданы, и их возглавил Геринг.

Это произошло в 1935 году. Я учился в школе вместе с Храбаком, Траутлофтом, Галландом, Гюнтером Лютцовом, Вернером Мёльдерсом, Гербертом Илефельдом и многими другими. Мы обучались в одной школе и подружились со многими другими кадетами, большинство из которых стало известными асами, получившими многие высокие награды. К несчастью, не все они пережили войну, и сейчас мы каждый год теряем кого-то.

Летную школу я закончил без труда. Я учился легко, как и все остальные, исключая Мёльдерса. Он страдал от слабого вестибулярного аппарата, и его часто рвало. Поэтому он брал с собой в кабину специальную сумку, так как ему надоело постоянно отмывать кабину. Несмотря на эту проблему, он был выдающимся пилотом того же класса, что и Ханс-Иоахим Марсель. Мёльдерс буквально сроднился с Ме-109. Я снова встретился с ним в школе повышенной подготовки. Он мог приземлиться и вылезти из кабины белый, как лист бумаги, еле держась на ногах. Мне казалось, что он не сумеет закончить школу, однако он был лучшим в простом пилотировании, а потом и в высшем пилотаже и стрельбе.

Мёльдерс каким-то образом сумел справиться со своей проблемой и позднее стал очень важной фигурой в истребительной авиации. Я думаю, именно его способность справляться с медицинскими проблемами, в том числе головокружением, принесла ему неприязнь остальных, кто не смог преодолеть этого и потому не мог летать. Он был строгим, но честным человеком. Мёльдерс, Галланд, Лютцов, Густав Рёдель, Эрвин Завалиш, Эдуард Нойман, Хайо Херман (бомбардировщики), Рольф Пингель и Илефельд воевали в составе легиона «Кондор» в Испании. Мне это не разрешили, хотя в то время я был холостяком. Но я был неопытным пилотом и еще не имел достаточно часов налета. Это мне всегда мешало.

Свой первый боевой вылет я совершил в конце 1939 года, уже после окончания Польской кампании. Мы вылетели на перехват английских бомбардировщиков, атаковавших прибрежный завод. Моя часть IV/JG-2 «Рихтгофен» летала на Ме-109Е, тогда как часть Вольфа Фалька летала на Ме-110. Это произошло задолго до Битвы за Англию, но я уже видел, что ситуация становится все сложнее для нас. Я тогда был командиром эскадрильи в IV/JG-2.

Фальк тоже одержал победу и претендовал на еще один сбитый самолет, но его не засчитали из-за нехватки свидетелей. Мы уничтожили половину группы бомбардировщиков, сбив 12 самолетов. Далее последовала пауза, однако 18 декабря нам передали, что обнаружена группа примерно из 40 бомбардировщиков. Меня направили в указанный сектор, где недалеко от Вильгельмсхафена я атаковал звено «веллингтонов». Я сбил один, другой повредил, и он начал снижаться к морю. Всего я насчитал около 22 бомбардировщиков, но, как вы понимаете, я был слишком занят.

Парни Фалька хорошо поработали на своих Ме-110. Как ни странно, этот вылет прославил нас. Это был первый бой, в котором участвовало большое количество британских и немецких самолетов, и мы победили. Фалька, полковника Шумахера и меня вызвали в Берлин. Министерство пропаганды раздуло все до небес, и мы превратились в национальных героев. Присутствовали даже зарубежные корреспонденты. Тогда я впервые встретился с Уильямом Ширером, американским корреспондентом, жившим в Берлине. Это был очень интересный человек.

Это был первый случай, когда я встретился с большими шишками – Йозефом Геббельсом, Германом Герингом, Иоахимом фон Риббентропом и другими. Честно сказать, никто из них не произвел на меня большого впечатления. Похоже, они были больше всего заинтересованы увидеть свои лица на первых полосах газет, чем в чем-либо еще. Я смотрел на них и удивлялся, как такие слабаки могут управлять великой страной. Гитлер на этой встрече не присутствовал, я встретился с ним лишь пару лет спустя. Я несколько раз встречался и беседовал с Герингом, что было крайне неприятно. В начале войны это был энергичный позер, ладно, у каждого свои недостатки. При этом он был дотошным человеком. Он задавал массу вопросов о мельчайших деталях боев. Его интерес был неподдельным, но результатов не было.

Геринг старался жить интересами своих летчиков-истребителей, как мы чувствовали себя частью эскадрильи. Судя по всему, он так и остался в прошлом, когда сам был пилотом и героем. Я решил, что он надоедливый, утомительный и навязчивый человек. Он любил схватить человека, обнять и хлопать по спине. Мне это показалось неприятно. Я никогда не любил, чтобы меня хватали и тискали. И его голос раздражал меня.

Если Геринг был назойливым и раздражающим, то Геббельс был расчетливым, и после выпивки он становился крайне вульгарным. Я сразу невзлюбил его и прямо ему об этом сказал. Мне показалось, что он воспринял это как шутку, но я сказал ему: «Герр министр, пожалуйста, держитесь подальше, если вы еще не поняли». Он всегда старался держаться поближе к людям, а я это ненавидел. Многие из нас подшучивали над этими людьми. Мы называли Геббельса «Хромой эльф» или «Садовый гном». Геринга по вполне понятной причине называли «Толстяк номер один».

Мне эти люди не понравились сразу. Я оцениваю человека по его заслугам и характеру. Да, мы с ними беседовали, пожимали руки, фотографировались, но мы с Фальком постарались убраться оттуда как можно быстрее, получив отпуск на несколько дней.

Позднее я временно командовал 10./JG-26 «Шлагетер», пока в феврале 1940 года меня не перевели в 4./JG-52. Там я оставался до начала Битвы за Англию. У нас было много времени, мы часто летали патрулировать вдоль границы, но не встречали врага. После боя 18 декабря 1940 года англичане отказались от дневных налетов бомбардировщиков и посылали их только по ночам. Так продолжалось всю войну.

Во время Битвы за Францию мы не слишком переутомились. Мы имели все мыслимые преимущества – в количестве самолетов и их качестве, лучшей тренировке и опыте. Лишь немногие из наших пилотов сталкивались с противником летом 1940 года до капитуляции Франции. К этому времени к нам поступило много новых истребителей и летчиков. Но Битва за Англию оказалась совершенно иной по многим причинам. Прежде всего, нам приходилось летать над водой – через Ла-Манш в Англию и обратно. Это означало, что после прибытия в район цели у вас останется топлива на 20 минут полета, если вы не ввяжетесь в бой. Если начнется бой, это означало, что у вас есть всего 5 или 7 минут на полных оборотах двигателя. Время следовало экономить любыми средствами. Если вы сопровождали бомбардировщики, у вас появлялись другие головные боли, и я объясню почему.

Англичане были прирожденными летчиками-истребителями, хорошо обученными и энергичными. Они были отважными, я никогда не сражался с лучшими пилотами за всю войну, даже американцы были хуже. Мы с Англией имели почти равное количество истребителей, поэтому становились возможными бои типа «собачьей свалки». Они взлетали и навязывали нам бой, так как, благодаря радару, знали, где нас искать. Они имели больше топлива для боя. По моему мнению, Битва за Англию была самым жестким испытанием для людей и самолетов, и выжили только лучшие. Вы либо быстро учились, либо просто не возвращались.