Сон, который Танэ видела сегодня, сперва ничем не отличался от воспоминаний. Жрица также была в своём юном теле, она точно также входила в Храм Лже-Демона вместе со своим ныне покойным другом тенгу. В точности, как и в тот день, ба’астидка говорила с прародительницей, и, как всегда, прародительница погружалась в небытие. Но в этот раз окончание сна было совершенно иным.

В этом сне праматерь не укрылась в коконе из собственных крыльев, вместо этого она встала, и её глаза окрасились чёрным огнём всепоглощающей ненависти, который Танэ уже видела во время войны и который она предпочла бы никогда более не видеть в своей жизни. В этом сне её воронокрылый друг, вместо того, чтобы пообещать исчезающей Праматери не разочаровывать её, озлобленно хрипел: «Не надейся уйти отсюда живой, предательница».

Танэ’Ба’Сей не понимала, как одно из самых важных и трепетных её воспоминаний превратилось в бессмысленный кошмар. Она спала, но всеми силами старалась проснуться, чтобы прервать омерзительное наваждение. Танэ просыпалась, она стремилась вернуться в реальность до тех пор, пока не поняла. Это уже не сон. Не кошмар, не наваждение. Это и была реальность, которая вторглась в её сновидение.

Страж лорда Ромуллы, демонид из народа тануки, посмел произнести столь кощунственные слова, более того, он посмел направить оружие, свой изогнутый меч, на саму прародительницу химер, истинную владычицу этого мира.

Танэ’Ба’Сей не могла поверить в то, что видит. Буря эмоций накрыла её с головой, она чувствовала страх, смятение, и, главное, неимоверный стыд за себя и за все семь рас, населявших мир Тетис. Старая ба‘астидка знала — ничего уже не изменить, и всё, что она могла, так это сказать:

— Простите меня, Матерь Искажений. Я не справилась.

На слова Танэ’Ба’Сей обернулись все, кто находился в шатре. Поднявшие оружие воины в нерешительности начали метаться взглядами между известной всем Жрицей Искажений и неизвестной никому демоницей, устроившей мучительную казнь верховным правителям враждующих рас. Советники двух владык, равно как и их семьи, присутствовавшие не собрании, также не могли уловить суть происходящего, однако для них ситуация прояснялась немного быстрее, чем до разгорячённых воинов, чьи рассудки помутила жажда крови.

Что куда важнее, на слова Жрицы обернулась и Матерь Искажений. Присмотревшись, она узнала свою воспитанницу, несмотря на те огромные перемены, что постигли ба’астидку со времён их последней встречи. Чёрное пламя ненависти в глазах демона понемногу начало угасать, и она обратилась к старушке, бывшей в её глазах всего лишь ребёнком:

— Кошкодевочка, ты ли это? — Матерь Искажений смотрела на ба’астидку и понемногу успокаивалась. — Ты действительно постарела. — Она подошла к своей воспитаннице, не обращая внимания ни на ошарашенную толпу, ни на исчезающие тела правителей, и просто села рядом с Жрицей.

— Простите меня. Меньше всего на свете я хотела, чтобы Вы увидели то, во что мы превратились. Я не справилась.

— И что, везде так?

— Да. Демониды воюют с ма’алаки’, якшасы воюют между собой, остальные воюют против всех. Все ненавидят друг друга.

— А я чуть не возненавидела вас. — Чёрное пламя почти исчезло из глаз Праматери, сменяясь серой дымкой. Её голос уже не излучал убийственный холод, теперь он казался сухим и безжизненным.

— Простите. Я не понимаю, как мы дошли до такого. — Больше всего на свете Жрица Искажений хотела исчезнуть и никогда больше не показываться на глаза прародительнице, чтобы скрыться от стыда за поведение химер.

В шатре нарастал шум. Постепенно оправляясь от первого шока и начиная вникать в происходящее, многие присутствующие шептались между собой. Кое-кто падал ниц, смиренно вымаливая прощение у Праматери, некоторые же гневно шипели на преклонившихся и озлобленно косились на сидевших бок о бок древнего демона и очень старую, но далеко не древнюю ба’астидку. Никто не решался применить силу в этой неразберихе, ведь все знали, что в месте, благословлённом даром Праматери, никто не сможет причинить другому вред. Кроме самой Праматери.

Матерь Искажений никак не реагировала на нарастающую суету вокруг. Игнорируя всех прочих, она обращалась исключительно к дряхлой Жрице:

— Как дошли? Видимо, те, кто хотел сделать выбор, сделали его. Решили, на что хотят потратить свои жизни. Всё просто, верно?

Если бы кто-то сказал Танэ’Ба’Сей, что настанет момент, когда она захочет увидеть Праматерь в гневе, то она сочла бы этого шутника лишившимся рассудка. Но прямо сейчас Танэ предпочла бы, чтобы гнев Праматери не утихал. Танэ молчала, она не в силах была заставить себя поднять глаза.

Так и не дождавшись ответа на свой вопрос, Праматерь продолжила безразличную речь. Она как будто говорила сама с собой, её голос терялся в нарастающем шуме, и Жрице Искажений пришлось напрягать свой слух, чтобы разобрать слова Праматери, как и тем немногим химерам, которые преклонились перед «дьяволицей»:

— И почему я разозлилась?.. Мои дети всего лишь выбрали то, на что хотят потратить свои жизни, а я всего лишь решила, что меня это не устраивает. Просто выбор. Меня не устраивает то, что я увидела… Раз уж я разозлилась, то, выходит, я захотела быть связана с… Что тут у вас? Боретесь за власть над всем, до чего можете дотянуться? Или развлекаетесь тем, кто кому что должен? Или придумываете, кто более прав, чем вчера? Нет, совсем не то, на что я бы хотела потратить жизнь.