– Но теперь эта вещь стоит гораздо дороже, – заметил Фил.
– Не намного. – Алекс допил кружку и попытался встать на ноги. – Вот, погляди на меня. Маленький. Тощий. Хуман. Мне надо связать саблезубого льва или что-то в этом роде, чтобы завоевать хоть какое-то уважение. Ха!
И он, потеряв сознание, повалился на компанию лимуров, которым это вторжение совершенно не понравилось. Джосин и Фил попытались вытащить приятеля и сами оказались в гуще шумной драки, к которой вскоре присоединились и прочие посетители бара, кроме Хашаны, которая спокойно забралась на стропила, и Алекса, который пришел в себя настолько, что смог уползти.
Он смутно сознавал, что что-то не так. Этот самый фруктовый сок явно был настоящим алкоголем – и очень даже крепким. Алекс не мог идти – только ползти. Он нашел дыру в ткани шатра и вывалился в грязь. Представители всех рас спотыкались об него, ругались, пихали его. Алекс упал, покатился, его вырвало. Это, кажется, не слишком помогло. Он продолжал ползти, его окружила темнота.
– Ты дал тилку
Анимиста-лимура вызвали из колледжа, когда лимурская полиция вытащила наконец Джосин и Фила из свалки. Оба были без сознания и едва дышали.
– Они попросили чего-нибудь покрепче, – пожал плечами хозяин. – Это было самое крепкое.
– Был тут кто-нибудь еще? Я знаю этих двоих. Должен был быть еще один.
– Был еще один. По-моему, самец. Маленький. Сейчас я его не вижу, – ответил хозяин. Кинтоку выругался.
– Алекс. Ну, приятель, если по твоей милости…
Он вытащил из шерсти на спине кожистый сверток, и тот развернулся в маленького крылана. Прочие лимуры отступили, бормоча и закрывая уши при этом проявлении силы анимиста. Анимизм являлся единственным типом волшбы, который лимуры допускали, но и к нему относились настороженно.
Кинтоку переглянулся со своей анимой, погладил кончиком пальца мягкую шерстку, и летучая мышь тихонько зачирикала в ответ.
– Миска, ищи Алекса. – Он вздохнул. – Опять. Неистово хлопая крыльями, летучая мышь сорвалась с места, едва не задев выход из шатра.
Алекс был как в тумане: полз по чему-то вонючему, потом свалился в канаву. Внезапно он понял, что остался один и – на мгновение – свободен. Несмотря на тошноту, это чувство опьяняло. Где-то в темноте вроде бы шумело море; если он сумеет найти берег, то, возможно, найдет лодку, может быть, сумеет выбраться с острова. Мысль, что завтра ему так и так позволят уехать, мелькнула и пропала.
Как упомянул Фил, он уже не раз пытался сбежать. И тщетно, всегда тщетно. Анимисты всегда находили его – благодаря разнообразным анимам, которые бегали быстрее, видели дальше и всегда выслеживали его по запаху и звуку. А потом приходили работники колледжа и забирали его.
Алекс пытался объяснить, заставить их понять – бесполезно. Хуманы из колледжа, кажется, считали его неблагодарным, полагая, что, раз ему дали кров, еду и образование, он не имеет права даже мечтать о побеге. С ним никогда не обращались хуже, чем с другими студентами. Но, однако, он не был свободен.
На этот раз он успел уже добраться до берега, когда над головой раздался писк летучей мыши и среди пальм мелькнула мохнатая тень. Когда подошел Кинтоку – его глаза почти светились от гнева, – Алекса вырвало прямо на лимура. Потом он потерял сознание.
Небо становилось светлее, а шум – все громче. Запевалами обычно выступали обезьяны-ревуны; они начинали с коротких воплей, которые быстро становились настолько громкими, что разносились на много миль и действенно будили всех прочих. Далее вступал хор больших кошек, а к их несмолкающему, визгливому реву добавлялся кашель гиен. Потом, словно протестуя против шума, подключались псовые: лаяли, тявкали, выли (волки тише и ниже всех). Пронзительный свист доносился из загонов для куньих, ревущий лай – из колонии ластоногих на берегу. Снова и снова кукарекали петухи в курятниках, издавали шипящие крики траусы, а местные попугаи либо подражали другим животным, либо просто испускали хриплые вопли. Вносил свой вклад и копытный скот – фыркал, блеял, мычал, ревел, – а мириады существ поменьше помалкивали, повинуясь инстинкту скрытности. Наконец, когда из-за горизонта показалось солнце, заливая море золотым светом, раздался жутковатый слаженный хор щебечущих завываний: обитающие в колледже лимуры приветствовали рассвет.
Алекс застонал и попытался засунуть голову под подушку, чтобы спрятаться от звуков. Не помогло. Не помогало все шесть лет, но мысль, что сегодня он в кои-то веки действительно мог бы поспать, заставила его попытаться. Похмелье, по крайней мере, было не очень сильным: аллопат колледжа заставил его выпить множество очищающих препаратов для подготовки к сегодняшнему дню.
Двое соседей по комнате уже вылезли из гамаков и начали одеваться, так и не проснувшись окончательно. Фил – с подбитым глазом – тоже мучился от похмелья. Другой сосед, Микель, схватил веревку гамака Алекса и начал раскачивать его. (Джосин, конечно, была в девчоночьей спальне… если не отправилась уже на поиски новых приключений.)