– Согласна, – сказала Мари и села обратно.
Синева из глаз сестры ушла бесследно. Радужная оболочка опять потемнела. Однако щёки её залил румянец.
– Ты бы на сладкое поменьше налегала, – посоветовала ей Анхен.
– А что?
– Аллергия на лице твоём так явно проступила.
– Это не из-за сладкого, – махнула рукой Мари и потянулась к заварному чайнику, чтобы подлить себе и сестре чай.
– А из-за чего же? – ухмыльнулась Анхен.
– Тоска моё сердце гложет, – ответила учительница, пригубив горячий напиток из чашки.
– Хватит загадками мучить меня! Коли начала говорить, говори! – возмутилась художница.
– Сегодня к учителю латыни приходил брат. Анхен, ты представить себе не можешь, какой красавец! – сказала Мари, закатывая глаза. – Высокий, статный, орлиный нос и такие глаза, в которых можно утонуть. А форма? Какая у него форма! Ни одной складочки. И сам весь такой подтянутый. А усы?
Румянец на щеках Мари вспыхнул ещё сильнее.
– Боже мой, когда всё это кончится, – сказала Анхен, тяжело вздохнув. – Неисправима ты, сестра моя.
Она встала, взяла на руки Джоконду и вышла из гостиной.
Очная ставка
Три ночи, проведённые в казённом доме, оставляют на челе даже очень симпатичной дамы очень не симпатичные следы. Ольгу Колбинскую привели на допрос растрёпанную, в помятом голубом платье. Синие глаза потухли, коса потеряла форму, лёгкий цветочный аромат превратился в тяжёлый дух. Однако походка не изменилась. Она шла, как человек, обвинённый в преступлениях, которых он не совершал – поступь уверенная, подбородок чуть выше, чем он должен быть. Нас бросают в казематы, но мы не сдаёмся!
– Здравствуйте, сударыня. Прошу Вас садиться, – Иван Филаретович был приветлив и любезен в то утро. Впрочем, как всегда.
Подозреваемую усадили за стол в допросной части их большого кабинета. Городовой встал у неё за спиной. Бывали случаи, знаете ли. Господин Громыкин сел напротив. Господин Самолётов устроился рядом с начальником. Анхен наблюдала за допросом из-за своего стола с блокнотом и карандашом наготове. Полосатые обои будут хорошим фоном для её зарисовок. Да и арочное окно, и балясник красного дерева, так ловко разделяющий помещение на две части, пришлись весьма кстати.
– Когда же Вы образумитесь и, наконец, начнёте говорить правду? – начал с нападок рыжебородый дознаватель. – Когда?
– Я всегда правду говорю, – с достоинством ответила госпожа Колбинская.
– Вы утверждали, что ничего не знаете про тёмно-красную бричку. Однако в ночь убийства Вы ехали в ней вместе с господином Кожелюбовым. Что Вы на это скажете?