– Я устал. Я всю неделю учил. Папенька, у меня голова болит от книжек, – сказал мальчик, поскуливая.

– Я тебе сейчас поведаю кое о чём. Посмотри на меня. Не бойся, подними глаза, Иван. Видишь?

– Что я должен видеть? – наивно спросил мальчик, со страхом поднимая глаза на отца.

– Я – умный. Вот что ты должен видеть! – вскочил отец и с лихорадочным блеском в глазах закричал на сына. – Умный! И ты – неглупый. Весь в меня уродился.

Отец немного успокоился и сел на место.

– А теперь посмотри кругом.

Иван оглядел нехитрую обстановку квартиры – расшатанная мебель, протёртая до дыр обивка, мутные стёкла рассохшегося окна, портрет покойной матушки на секретере, и непонимающе посмотрел на отца. Что здесь такого?

– Я родился в бедной семье осьмым ребёнком. Вырос, почитай, на улице. Ты не представляешь, сколько мне пришлось претерпеть в этой жизни. У меня не было возможности выучиться, но я желал себе другой жизни. А ты – гений, ты – способный мальчик. Понимаешь? Нельзя упускать возможности, что даровала тебе судьба.

Отец набрал полный рот дыма, "прополоскал" его, смакуя, и, не спеша, выпустил дым через нос прямо сыну в лицо.

– Я заставлю тебя учиться. Ты сделаешь то, чего я не смог – получишь образование. И не абы какое, а непременно университетское!

Мужчина притянул к себе мальчика и сделал так, что Иван заорал благим матом.

– Потом сам мне спасибо скажешь, – добавил отец, скривившись в полуулыбке-полуухмылке.

Анхен в ужасе отдёрнула руку от господина Колбинского. Её глаза вспыхнули светло-карим огнём. Она судорожно сглотнула и выбежала из класса, не дожидаясь сестры. Лишь во дворе гимназии она остановилась и присела на скамейку подле белой круглой беседки.

– Что с тобой? – подошла к ней запыхавшаяся Мари, участливо заглядывая в глаза. – Насилу догнала, ей Богу!

Сестра подала ей шляпку, перчатки и ученическую сумку.

– Дурно стало что-то, – нахмурилась Анхен, не глядя на сестру.

– Тебе надобно прилечь. Пойдём скорее домой, – сказала Мари, схватив её за руку.

Анхен позволила ей увести себя, тем более идти было недолго. Радовы квартировали на набережной Екатерининского канала, в том же доме, где выросла маменька. По мощёной дороге проносились пролётки, кавалеры под руку с дамами прогуливались не спеша, околоточный прикрикивал на зевак. Анхен шла, ничего не замечая, разглядывая лишь белые колонны да крылатых львов у моста. Наконец показался их дом. Высокий, в четыре этажа, с длинными узкими окнами, он приютил внизу кондитерскую лавку и магазин мануфактуры.

– Ты – бледная! – забеспокоилась сестра. – Пойдём быстрее.

Бегом, вверх по парадной лестнице с широкими ступенями, хватаясь порой за холодный чугун кованых перил, они поднялись на третий этаж.