– Господи, Боже мой! А-а-а!!! – княжна Зотова кричала, что есть мочи.

Все знали, что княжна неповоротлива и неуклюжа. Господин Колбинский этого не знал. Она сидела в первом ряду, немудрено, что выбор на роль его помощницы пал именно на неё. Близоруко щурясь, княжна разлила кислоту и получила сильнейший ожог руки. Однако учителя это происшествие нисколько не смутило. Иван Дмитриевич отправил воспитанницу в лазарет.

– Ничего страшного, ей Богу. Не извольте беспокоиться, барышни. Люди тоже состоят из веществ. До свадьбы, как говорится, заживёт.

Более того, он опять скривился в своей отличительной полуулыбке-полуухмылке.

После урока Мари, естественно, вскочила и подбежала вместе с остальными воспитанницами к учителю под предлогом спросить об учебниках. Анхен последовала за ней. Любопытно было посмотреть на этого господина вблизи.

В их классе неуклюжая была не только княжна Зотова. Гимназистка Синицына тоже не отличалась изяществом манер. Она толкнула Анхен, и той ничего не оставалось, как свалиться прямо в объятия господина Колбинского.

– Простите ради Бога. Нарочно я не делала сие, – пролепетала сконфуженная девушка, отодвигаясь.

Учитель же не смутился, галантно подал Анхен руку, и тут началось…

Свет как будто колыхнулся, как будто в ветреную погоду рябь по озеру пошла. Их класс со стройными рядами парт красного дерева, высокими выбеленными потолками, изразцовой печкой в самом углу медленно растаял. Анхен оказалась в тесной комнатушке на окраине Петербурга.

– Я тебе добра желаю, Иван, только добра, – сказал худой мужчина в поношенном сюртуке и погладил по голове мальчика лет десяти.

Мальчик дёрнулся, втягивая голову в плечи, и с опаской посмотрел на руку отца.

– Не бойся, юноша. Читай дальше.

Иван, а это, несомненно, был господин Колбинский, только у него вместо намечавшейся лысины развивались светлые кудри, продолжил чтение. Он сидел на старом скрипучем стуле – ноги болтались, не доставая до пола – за круглым столом, накрытым пожелтевшей кружевной скатертью. Отец вышагивал вокруг стола, сложив руки за спину, иногда останавливался. Иван боялся поднять глаза, боялся встретить его лихорадочный взгляд.

– Сейчас полдень. Я вернусь на службу, а ты прочтёшь всю книгу до конца и вечером после ужина мне расскажешь.

Папенька уже было собрался уходить, но в дверях остановился.

– Ах, да, совсем запамятовал. Арифметика! Реши задачи с тридцать первой по сорок седьмую страницы. Уразумел?

– Да, папенька, – сказал мальчик, кивая.

Отец ушёл, и Иван вздохнул с облегчением. Расправил стянутые страхом плечи, поднял голову, с ненавистью посмотрел на потрёпанный учебник словесности и отшвырнул его в сторону. Книжка врезалась в стену с полинялыми обоями и рухнула на щелястый некрашеный пол. Корешок надорвался.

Вечером отец сидел за тем же круглым столом с пожелтевшей скатертью и медленно поглощал скудный ужин – засохший кусок колбасы с квашеной капустой, но ел так, как будто пировал с самим императором, церемонно орудуя вилкой и ножом. После ужина раскурил сигару – роскошь, которую он позволял себе раз в неделю. Иван стоял рядом, навытяжку, не шевелясь.

– Значит, уроки ты не выучил и задачи не решил, – подытожил отец прошедший день спокойным тоном, не предвещавшим ничего хорошего.