— Здравствуйте, — поздоровалась Катя. — Я пришла к вам, чтоб закончить портрет.
Он только плотнее прикрыл веки.
— Помните меня? Я была у вас вчера… Мы не успели поговорить об оплате.
— Что? Об оплате?! — резко поднял голову он. — Вы намерены оплатить мою работу? Деньгами?
— Вы предпочитаете натуральный продукт? — порядочно удивилась Катерина Михайловна.
— Простите, простите, — вскочил он со скамьи, — я подумал… не понял… Так вы были вчера. Втроем?
— Вдвоем, — припомнила Катя так и не разъясненную натурщицу в спальне. — А это моя спутница Мария Владимировна, — представила она Машу Ковалеву.
— Очень приятно, Мария Владимировна, — галантно сказал Вильгельм Котарбинский.
Но что-то изменилось. В прошлый раз он излучал счастье, нынче — угас; он был не просто несчастлив — сломлен. Однако, если вчера у него умер кто-то из близких, все легко объяснялось.
— Вдвоем… так и есть… А вторая сегодня не пришла? — поинтересовался он.
— Не пришла, — подтвердила Катя, не слишком понимая, почему она должна отчитываться за других визитеров.
— В таком случае, сегодня я могу поработать только над вами, — сделал вывод он, разыскивая среди множества работ вчерашний эскиз. — Ах, вот и он… Я забыл спросить, какой портрет вы хотите…
— А можно посмотреть то, что вы написали? — подойдя к нему, Катерина заглянула в лист и вскрикнула так отчаянно громко, что Маша Ковалева немедленно бросилась к ним.
Портрет являл Катерину Михайловну Дображанскую в полный рост: высокую, стройную, с горделивой посадкой головы, ослепительно-прекрасным лицом. Тем больший контраст представляла вторая женщина — стоящая, плотно придвинувшись к ней, невысокая, некрасивая, с крупными резковатыми чертами лица, большим ртом, темными глазами и крыльями бабочки за спиной.
— Кто это?.. — глухо спросила она.
— Вы… и та, вторая… вчера… — объяснил Котарбинский. — Та, что не смогла сегодня… Она была с вами.
— Была со мной тут?!
— Что же, она — нереальна? — справился он обреченно, но совершенно без удивления. — А вы?