– Но она не Виталик.
Имя брата больно прошлось по нервам, заставляя внезапно согнуться пополам так, словно что-то тяжёлое ударило в грудь. Мама, потерявшая сына, перенесла его смерть не менее тяжело, но с каким-то философским смирением, а вот сама Нино до сих пор не могла с этим свыкнуться.
Она вспомнила, как выбежала тогда из больницы, буквально обезумев от горя. Брат, появившийся на свет с родовой травмой, давшей знать о себе не сразу, умирал, а на необходимые дорогостоящие медикаменты попросту не было денег. Не хватало. Сколько бы дополнительных смен она на себя ни брала, буквально падая от недосыпа и усталости, заработать столько просто не могла.
Дождь хлестал по лицу, когда она металась по улице и вглядывалась в проплывавшие мимо лица, ища помощи у посторонних людей. Плакала, унижалась, умоляла, но все отшатывались от нее, точно от сумасшедшей, а она именно такой и была - терявшей разум от невозможности ничего сделать и людского равнодушия.
- Нино, нужно двигаться дальше, - снова заговорила мама, вынуждая ее вздрогнуть и очнуться от страшных воспоминаний. – Ведь однажды у тебя будут свои дети…
Она была в этом совершенно не уверена. Точнее даже наоборот – была уверена, что никогда не отважится сама стать матерью. До встречи с Алиной.
Мама была права – можно было замкнуться в собственных страхах и добровольно обречь себя на заключение и переживание своих кошмаров по бесконечному кругу, а можно было попытаться вырваться из этого и, преодолев внутренний барьер, обрести шанс на то, чтобы начать все заново. И если ради себя самой она, похоже, была на это совершенно не способна, то ради Алины, оставшейся без матери – готова была на многое.
И это случилось ещё тогда, когда Алина впервые взглянула на нее, широко распахнув глаза и вынудив тем самым распахнуть ей в ответ сердце. Хотела Нино того или нет.
Резко вскочив на ноги, точно могла не успеть сказать Герману, что готова вернуться, Нино схватила мобильный и, набрав номер Ильинского, взявшего трубку после трёх гудков, показавшихся вечностью, торопливо выдохнула:
- Герман… Александрович… я согласна.
Часть 14
С тех пор, как в его жизни появилась Алина, Герман постоянно ловил себя на том, что размышляет. Размышляет крепко о вещах, которые раньше ему казались не настолько важными. Даже в тот момент, когда автокатастрофа ещё не перечеркнула его жизнь. Просто не было повода представлять, что станет с теми, кто близок Герману, если он вдруг отойдёт в мир иной. А сейчас понял - он отчаянно боится даже думать о том, что Алина потеряет ещё и отца. Так что Ира была права. Мелкой просто необходим человек, который будет её любить если не как родную, то хотя бы как ту, чья судьба станет этому самому человеку глубоко небезразличной.
Сейчас, сидя на скамейке среди заснеженного парка и наблюдая за тем, как неспешно прогуливается по дорожкам Нино, толкающая перед собой коляску со спящей Алиной, он осознал очень важную вещь - только эта женщина и могла стать для малой тем самым человеком. Если вдруг конечно Ильинского не стало бы. Впрочем, именно сейчас он также чётко понимал - теперь ему есть ради кого хотеть жить.
Они приехали в этот загородный пансионат на следующий день после того, как Нино вернулась обратно. Вернулась так, будто просто уходила на несколько минут. И когда вошла в его дом, где Герман с Алиной ждали её, а он протянул ей спящую малышку, всё окончательно встало на свои места.
Сейчас же Ильинский хотел хоть отчасти компенсировать и дочери, и Нино то, что сам у них отнял - праздник. Пусть и вот такой, казалось бы, спокойный, когда всё было известно наперёд. Сейчас они прогуляются в парке, а когда сумерки сгустятся - вернутся в их двухкомнатный номер. И наверное, со стороны будут выглядеть настоящей семьёй. Даром что папаша в этой семье способен напугать своим внешним видом кого угодно.
Усмехнувшись, Герман поднялся со скамейки и направился к Нино и дочери. Ему хотелось вернуться обратно в номер, где они и смогли бы устроить небольшие праздничные посиделки втроём.
Алина вовсю гулила. Этот новый навык весьма впечатлил не только Германа и Нино, но и саму малую. Она всё чаще улыбалась, и Ильинскому казалось, что дочь наконец-то начала расти. В такие моменты, когда смотрел на Алину, думал о том, что даже представлять её в стенах дома малютки ему страшно. До какого-то ступора. Приходилось прогонять мысли о дочери в этих сраных казённых стенах, потому что он верил - она больше никогда туда не вернётся.
- Шампанское будешь? - обратился он к Нино, которая устроилась за импровизированным столом, усевшись на полу по-турецки. Они набросали на пол подушек, уложили мелкую в специальное кресло и разложили тарелки на невысоком прикроватном столике.
- Немного, - согласно кивнула она в ответ, протягивая бокал. - У нас продолжение Нового года?
- У нас свой личный Новый год, - постановил Ильинский, наливая себе и Нино шампанского. - Раз уж тот мы так откровенно просрали. По моей вине.