— В соседнем, — кивнул он на тамбур, — место 35.
А я вернулся к Марине в совсем уже испорченном настроении. Дальше была проверка билетов и складирование их в сумочку с кармашками (меня всегда, кстати, занимал вопрос — зачем это делается? вначале собирать, а потом раздавать… ответа у меня нет) и чай в мельхиоровых подстаканниках, к которому Марина присовокупила по два бутерброда.
— А ты говорил, зачем они, — уминала она второй бутерброд, — вот за этим самым…
А далее я сказал, что мне надо в сортир, и вышел в следующий вагон — место рядом со Жменей оказалось не занято, я туда и плюхнулся.
— Поговорим? — предложил я, — по-хорошему для начала.
— Конечно, — согласился тот, — для начала и так можно.
— Что ты хочешь за своё молчание про мой отъезд? — начал я.
— Ты и сам знаешь, — ухмыльнулся он, но поймав мой суровый взгляд, тут же поправился, — я имел ввиду плёнку с записью конечно.
— Договорились, — быстро ответил я. — А если в глобальном смысле?
— Не понял? — поднял брови Жменя.
— Зачем ты вообще эту бучу затеял с обвинениями меня хер знает в чём?
— Аааа, — протянул он, — в этом смысле… понимаешь, Антоша, жизнь это такая штука… — и он замолчал.
— Ясно, — бросил я, — а я ведь знаю, кто тебя в том сортире приложил…
— Да ты что? — картинно вскинул руки Жменя, — и кто же это такой смелый нашёлся?
— Кто-кто, Сергей Олегович ваш… у меня и свидетель есть, который подтвердит свои слова под присягой.
Жменя слегка сдулся, грязные ухмылки куда-то сгинули с его физиономии, осталось там только выражение глубокой озабоченности.
— И что дальше? — спросил он, глядя в окно, поезд наш между делом проскочил платформу «Дачная».
— Предлагаю нулевой вариант, как на переговорах по стратегическим наступательным вооружениям, — ответил я.
— А это как? — озадачился он.
— Я сделаю так, что мой свидетель больше рта не раскроет, а ты забираешь свою заяву из ментовки… ну придумаешь что-нибудь типа «я его неправильно понял» или «в голове помутилось после падения». И мы расходимся левыми бортами, как в море корабли. И всё на этом…