— А что ты? — удивилась я. — Это было ошибкой, Керн. Можешь считать, что ты меня не слишком впечатлил.
Слова, произнесенные небрежным тоном, заставили его глаза яростно вспыхнуть, и я осеклась. Дальше говорить просто язык не повернулся. Точнее дальше лгать. Не смогла и все. Пусть так бы и было лучше для всех. Ну что ж. Зато он сейчас взорвется и уйдет. И все произойдет именно так, как оно и должно быть. Как будет лучше для всех.
Я непроизвольно зажмурилась в ожидании его реакции. Пусть уходит. Так будет лучше. Вот только видеть это я не готова.
— Я не о том, Лисенок, — неожиданно мягко проговорил Елисей. — Я совсем не о том.
— А о чем? — притворно удивилась я. — Или мне нужно вернуться, чтобы дать показания? Так я вернусь, для этого совсем не обязательно было приезжать. Достаточно было позвонить, я бы приехала. Я вовсе не собираюсь скрываться от правоохранительных органов и…
Он взял меня за руку, и я осеклась на полуслове. А вот это уже запрещенный прием! Мне совершенно нельзя ему поддаваться. Нельзя, и все. Однако я все равно помедлила прежде, чем высвободить свою ладонь. Нельзя. Под запретом. Он для меня под запретом.
— Мы оба прекрасно знаем, что ошибкой это не было, — произнес Елисей. — И это важно. Для нас обоих важно.
— Ты ошибаешься, — выдавила ненатуральную улыбку я. — У нас обоих своя жизнь, и это всего лишь маленькое приключение в…
— Я тебя люблю, — перебил меня Елисей, начисто лишив меня воли к сопротивлению.
От его слов я вздрогнула, пытаясь осознать, что он действительно это произнес. Ни с того, ни с сего четыре года спустя он вдруг решил, что он меня любит. Я, наверное, должна быть счастлива. И в первый момент предательское сердце забилось быстрее, однако разум тут же его одернул. Еще не хватало снова давать ему возможность быть разбитым. Веры Елисею у меня практически нет. Не в этом вопросе.
— Серьезно? — я постаралась сказать это с ехидством, вот только голос все равно дрогнул. — И когда ты это решил? Вчера? Сегодня? Когда я уехала?
От моих слов на его лице дернулся мускул, однако Елисей все равно каким-то чудом не психанул в ответ на мои слова. Я почти оценила этот подвиг. С его-то характером! Оценила, но не прониклась.
— Я всегда это знал, — мужественно продолжил гнуть свою линию Елис. — С детства.
— Да? — переспросила я. — А когда на меня спорил перед выпускным, тоже это знал? А, Керн? Что ты молчишь?
Я добивала его и прекрасно это понимала. Но, в принципе, на что он рассчитывал? Что скажет мне волшебные слова, и я тут же упаду в его объятия? Красиво, конечно. Сказочно. И так же сказочно невероятно. Потому что есть вещи, которые простить вот так вот, запросто, с бухты-барахты после слов «Я тебя люблю» нельзя. Это только кажется, что эти слова способны решить все проблемы. И они куда круче любого извинения. А вот на деле требуются не только слова, но и действия. Потому что говорить многое можно, вот только сколько из этого правды. Ноль целых фиг десятых? Елису не повезло. Я уже не в том возрасте и не в том настроении, чтобы за признание в любви продавать душу. Мне она самой еще пригодится.
— Знал. Лисенок, послушай, — он умоляюще на меня посмотрел, вот только отчего-то жалость во мне не желала просыпаться. Я все делаю правильно. Я это знаю. Ведь самое главное — не предавать саму себя, правда? — С этим спором не все так просто. И ты не знаешь многих нюансов и…
Ну да, конечно. Сейчас легко рассуждать о том, что было просто, а что нет. Вот разве было сложно не спорить? Не втягивать себя в идиотское противостояние чисто из азарта? Нет, сейчас я могу понять, что мальчишки в восемнадцать лет — в первую очередь мальчишки. Им безумно хочется доказать другим, какие они крутые. И тут уже не думают о последствиях. Однако я точно знаю одно.
— На любимых не спорят, Елис, — спокойным и очень ровным тоном произнесла я вслух. — Их не унижают тем, что делают объектом игры. Тем более, если ты меня, как ты говоришь, любишь с детства.
— Алиска, ты не представляешь, как я себя ненавижу за то, что тогда произошло, — с мукой ответил Елисей. Он казался до жути, до боли искренним, и внутри меня что-то сжалось. Похоже, от всего происходящего больно нам обоим. Однако я, видимо, мазохистка, потому что прощать Керна я не готова. Даже если он сейчас передо мной на колени встанет. Что-то внутри меня по-прежнему противится этому.
— Вряд ли больше, чем я ненавидела тебя, — отрезала я вслух. Голос почти не дрогнул. А вот Елисей дернулся, как от удара. Ну вот и все. Вот и поговорили. Сейчас он развернется и уйдет. И тут будет поставлена окончательная точка, которая никогда не превратится в запятую. И я вдруг поняла, что никогда — очень страшное слово. Способна ли я на такой вечный срок отпустить Керна? Я действительно никогда-никогда не смогу его простить? Не сейчас, вообще. Не знаю. Не могу знать. Лишь необходимость держать маску сдерживала меня от того, чтобы закрыть лицо руками. Однако что-то внутри все равно мешало его остановить, забрать свои слова обратно. В тот момент, четыре года назад, я действительно его ненавидела, с силой, с болью, с кровью вырывая все те светлые чувства, которые я к нему использовала. Вот только есть одна проблема. Так и не смогла полностью вырвать. Без следа.