— Ты подсунул мне документы на подпись!
— Ты сказала, чтобы я делал, как считаю нужным. Я так и сделал.
— Рома! — выдохнула Марфа беспомощно. Она не понимала, что сейчас чувствует. Она вообще не представляла, что такой дикий коктейль эмоций в состоянии испытывать. У Марфы нынче голова-шейкер.
Ромины ладони обхватили ее лица. От них по-прежнему одуряющие пахло иланг-инангом и нероли. А глаза его смотрели очень внимательно, серьезно и нежно.
— Прости меня. Прости меня, моя любимая. За то, что не сказал вчера, как положено. И за то, что…что сделал вот так. Это не очень правильно, признаю. Но понимаешь… У меня какая-то фобия образовалась, что ли… Мне просто край надо было тебя в официальном порядке… Да как же объяснить! Понимаешь, когда ты уехала… Когда ты вышла замуж… Когда я осознал, что… нет, кого я потерял… Слушай, я не знаю, как я тогда не чокнулся. От того, что ты — чья-то жена! А должна быть моей! Только вот сообразил я это… ну в общем, ты в курсе. Мне было так плохо. Я чуть не сдох! Мне казалось, что уже ничего невозможно сделать, что ты любишь другого, что ты его жена и… Но я не смог смириться. И поперся в этот сраный Мюнхен! А там в итоге оказалось… В общем, я как-то умудрился в последний, уже вроде бы упущенный момент, вывернуться. Ну, так я тогда думал. Так мне тогда казалось. А потом… — Ромка вздохнул, погладил ее скулы мягким, нежным движением. — Потом ты потеряла ребенка. А мне казалось, что я теряю тебя. Знаешь, мне на самом деле было не важно, чей это был ребенок, я бы…
— Это был наш ребенок, Рома, — хриплым ломким голосом произнесла Марфа. — Я точно знаю. Про Клауса я соврала, там… там не могло так быть. Это был наш ребенок, Рома. И мне так жаль, что он… — она не выдержала, прижалась мокрой щекой к его груди. — Мне так жаль, что мы никогда не узнаем, каким бы он стал…
— Он вернется, — Марфа почувствовала, как рука Ромы гладит ее по голову. — Он пришел, чтобы показать нам, как мы… что мы… что мы значим друг для друга. И он еще обязательно к нам вернется. И вообще, может, он не хотел быть зачатым без штампа. В грехе, так сказать. А теперь мы всесторонне готовы.
Марфа всхлипнула — от смеха пополам со слезами. Прижалась плотнее щекой к груди любимого мужчины. Все ее возражения и претензии вдруг растаяли, будто их и не было. И осталось только привыкнуть к тому, что этот горячо и нежно любимый мужчина в ее объятьях — муж. А она — его жена.
— Ромка… — Марфа повозила щекой по мужской груди, скользкой от масла. Оно, наверное, везде! — Рома, тебе всего двадцать пять…
— Уже двадцать шесть!
— Хорошо, двадцать шесть. Скажи мне, разве молодые мужчины в двадцать шесть лет стремятся обзавестись семьей? По-моему, это как-то… противоестественно.
— Противоестественно, — хмыкнул Роман. — Ну для инфантильных самовлюбленных малолеток это, конечно, нонсенс. А для взрослых самостоятельных мужчин это вполне естественное желание — связать себя узами брака с любимой женщиной.
— Ох, Рома…
— Я что-то не пойму — ты что, раньше со зрелыми мужчинами дела не имела, а только с малолетками?
— Получается, нет, — Марфа потянулась и поцеловала любимые губы. — Ты первый взрослый и зрелый.
— И единственный.
— Так точно.
— Господи, как я люблю, когда ты послушная! — теперь Рома ее поцеловал, крепко, смачно. — Слушай, а там еще осталось это масло?
— Зачем тебе?
— Я требую реванша.