— Да потому что я взрослый человек! Из нас двоих взрослый человек только я! И только я понимаю, что люди должны нести ответственность за свои поступки. Это признак взрослых людей, Ромочка! И мне приходится нести ответственность не только за свои, но и за твои поступки тоже. Потому что тебе слово «ответственность» незнакомо! Ты живешь так, будто все на свете должны подстраиваться под твои хотелки. Захотел приехать — приехал. А ты хоть подумал о том, зачем ты это делаешь?!
— Подумал, — тихо и напряженно ответил Рома.
— Не смеши меня! — Марфа попыталась изобразить смех, но вышло какое-то невнятное фырканье. — Ты? Подумал?! О том, какие последствия могут вызывать твои действия?! Это невозможно!
— Почему?!
— Потому что о последствиях думают мужчины! А ты — избалованная эгоистичная инфантильная малолетка, Ракитянский!
Марфа даже не успела осознать, что она ему прокричала. Насколько оскорбительные произнесла слова. Она вообще ничего не успела подумать перед тем, как сильная рука притянула ее к крепкому мужскому телу.
Марфу поцеловали. И она тут же утратила способность думать.
Она столько раз об этом мечтала. Столько раз это представляла. И вот оно случилось. Произошло. И сейчас Марфу разрывало на части два совершенно разных ощущения. С одной стороны — как будто то, что происходит — происходило уже много раз. И это все уже часть ее жизни. Правильная неотъемлемая часть. А с другой стороны — каждое касание своей новизной и первозданностью просто насквозь прошивало все нервные окончания. А ведь они с Ромой просто целуются.
Хотя какое тут «просто». Не просто. Не сложно.
Навылет.
У него горячие руки — одна на ее пояснице, другая на шее, гладит, зарывается в волосы. Марфа помнит, какие у него горячие руки. И что щетина колючая — тоже помнит. Ромка, ты не побрился с утра? Это ничего. Я помню, какая наощупь твоя щетина.
А вот какие его губы — это не могла помнить. Не знала. Поцелуи в щеку — не в счет. В губы — все совсем иначе.
От него пахнет зубной пастой и немного абрикосовым джемом. Губы упругие, даже твердые. Яростные. Настойчивые. Требовательные.
Рома крепко прижимается, трется своими губами о ее. И очень быстро… Язык. Горячий, быстрый, наглый. Касается самым кончиком ее губ, словно спрашивая разрешения. А потом без разрешения вторгается в ее рот.
Ее голова запрокинулась назад, чтоб ему было удобнее целовать ее. Единственное, что могла делать Марфа сейчас — это как можно крепче вцепиться в Ромкину шею. И, приоткрыв губы, позволять, позволять ему целовать себя.
Господи, сколько же она этого ждала… Целуй. Не останавливайся. Иначе я умру. Честно.
Конечно, Марфа не сказала этого вслух. Она просто не могла этого сделать. Но он как будто услышал ее. И не останавливался. Целовал.
Его язык гладил и обвивал ее. А потом вдруг покидал ее рот, и Марфа чувствовала его губы на своих, касания, то нежные, то крепкие. И как вдруг начинает покусывать, не сильно, но так, что губы горят… Да все тело горит.
А он снова врывается ей в рот своим сладким языком, дышит в ее приоткрытые губы абрикосовым джемом, покрывает быстрыми жадными поцелуями все лицо — лоб, скулы, щеки, подбородок.
От этого всего стоять на ногах уже совершенно невозможно.