— У меня-то есть, — его глаза сужаются в легком прищуре. — А тебе зачем?
— Прошу, давай без занудства, — я протягиваю ему раскрытую ладонь, в которую он, многозначительно хмыкнув, вкладывает сигарету и зажигалку.
— Ты же знаешь, Гольдман, я хороший друг, — без ложной скоромности выдает Эдик. — Могу повременить с вопросами. Но только до завтра.
— Спасибо и на этом, — посылаю ему благодарную улыбку, а затем устремляюсь на балкон, чтобы вспомнить старую вредную привычку.
Оказавшись на свежем воздухе, я зябко ежусь. На дворе уже июнь, но вечера все еще прохладные. Да и ветер сегодня разошелся. Гудит и скачет по крышам, словно озорной выпивоха. Треплет кроны деревьев и заигрывает с облаками, шутливо дергая их за седые бороды.
Делаю глубокий вдох и окидываю взглядом раскинувшийся передо мной городской пейзаж. Москва в сумерках, конечно, хороша, но уж слишком много в ней искусственного света. Мне бы хотелось видеть чуть больше мрачной естественности и теней. Чтобы было под стать моему настроению.
Обхватываю губами фильтр сигареты и, чиркнув зажигалкой, безуспешно пытаюсь прикурить. Едва коснувшись имитатора горения, пламя предательски гаснет. Раз за разом. Не знаю, в чем, дело: то ли руки отвыкли от этого простого действия, то ли разгулявшийся ветер проказничает, но сколько я ни стараюсь, ничего путного не выходит.
— Помочь? — звучит за спиной.
От услышанного меня пронзает стрелой высоковольтного напряжения. Прямо от затылка до пяток прошибает. Опять его голос. Где-то здесь. Совсем близко.
— Конечно, — оборачиваюсь и, придерживая пальцами сигарету, шагаю к Богдану.
Парень подносит к моему лицу зажигалку, и я на мгновенье замираю, невольно залюбовавшись его красивыми длинными пальцами, прикосновения которых до сих пор отзываются в теле фантомным экстазом.
Короткий оранжевый всполох, неглубокая затяжка и вздернутые уголки губ в знак благодарности за оказанную услугу — вот и истекло время нашего мимолетного сближения. Спонтанного, но совершенно незабываемого.
Богдан отходит к периллам, поджигает свою сигарету и, со смаком затянувшись, устремляется взглядом вдаль:
— Выходит, ты развелась?
— Да, — вздыхаю я. — Разбитого, как говорится, не склеишь.
— Склеить можно все — было бы желание, — отзывается он, выпуская в вечернюю прохладу молочное облачко дыма. — Как работа? Пишешь?
— Пишу. В августе как раз новинка должна выйти.
— Круто. О чем?
— О страхе.
— О страхе? — Богдан поворачивается ко мне, и его лицо вопросительно вытягивается.