Елена Второва

Северная повесть Ботнический залив покрылся льдом. Высокие сосны трещали от холода. Непрерывный ветер сдувал со льда сухой снег. Залив угрюмо мерцал по ночам, как черное стекло, отражая звезды. Офицеры Камчатского полка, гревшиеся у трескучих каминов, вспоминали строки Евгения Баратынского о том, как «чудный хлад сковал Ботнические воды». Многие из них еще помнили Баратынского. Иногда они делились воспоминаниями о молчаливом поэте, который тяготился службой в пехотном полку в крепости Кюмель, о печальном «певце Финляндии», и завидовали его спокойной славе. В то время Камчатский полк располагался на Аландских островах, в городке Мариегамне. С давних пор Аландские острова считались родиной парусных кораблей. Здесь, вдали от шумных столиц, в уединении маленького северного архипелага, жили знаменитые судостроители. Они строго соблюдали и передавали своим старшим сыновьям законы своего ремесла. С равнодушием закусывая трубки, они наблюдали за дымом от первых «пироскафов», загрязнявших чистые морские горизонты: «Все равно пар никогда не сможет соперничать с океаном». Каждую осень на острова возвращались для ремонта высокие бриги и клипера, барки и бригантины. Они приходили из Карибского моря, Леванта и Шотландии, из всех уголков земли. Их привозили шведские шкипера — молчаливые и честные люди. Разливы рек Поручик Тенгинского пехотного полка Лермонтов направлялся на Кавказ, в ссылку, в крепость Грозную. Весна выдалась необычной для русских весен. Деревья распустились поздно, черемуха зацвела лишь в запущенных уездных садах. И реки долго не могли вернуться в свои берега. Разливы задерживали Лермонтова. Приходилось ждать паромов, а порой, если паром ломался или ветер поднимал волну на разливах, даже задерживаться на день-два в каком-нибудь захолустном городке. Лермонтов равнодушно слушал жалобы проезжающих о высоких водах и плохих отечественных дорогах. Он радовался задержкам. Куда спешить, рискуя под пули чеченцев? Впервые за многие годы он с тревогой думал о смерти. Прошло беззаботное время, когда прежняя гибель казалась ему привлекательным исходом. Никогда он не хотел жить так сильно, как сейчас. Все чаще вспоминались слова: «И может быть, на мой закат печальный блеснет любовь улыбкою прощальной». Он был бесконечно благодарен Пушкину за эти строки. Возможно, он еще увидит в жизни простые и прекрасные вещи и услышит искренние слова, как утешение матери. И тогда его сердце раскроется, и он наконец поймет, какое оно, это человеческое счастье. Золотая роза Многое в этой работе выражено отрывочно и, возможно, недостаточно ясно. Некоторые вещи могут вызвать споры. Эта книга не является ни теоретическим исследованием, ни, тем более, руководством. Это просто заметки о том, как я понимаю писательство и какой у меня опыт. Огромные пласты идейных обоснований нашей писательской деятельности в книге не затронуты, так как в этой области у нас нет значительных разногласий. Героическое и воспитательное значение литературы очевидно для всех. В этой книге я поделился лишь тем немногочисленным, что успел изложить. Но если мне хоть в малой степени удалось передать читателю представление о прекрасной сути писательского труда, то я буду считать, что выполнил свой долг перед литературой.