Елизавета Голубцова

«Уже за Афанасьевскими холмами скрывается златогранный шпиль колокольни шуйского собора. Мы проезжаем Пустошь – грязное село овчинников-староверов. В восемнадцатом году овчинники напали здесь на двух наших агитаторов из укома: одного – растерзали на месте граблями, вилами и кольями, а другому – испитому текстильщику – удалось сбежать на велосипеде. За Пустошью сначала будут Большие, потом Малые Дорки. За Дорками – село Красное, а за ним и Палех…»

На улице царила оттепель, и начинало смеркаться; по пустым городским улицам время от времени бродили люди. Мужики, опоздавшие с базара, лежали в санях, перекликались и подгоняли лошадей. На самом краю города, в харчевне, светился огонь. У крыльца, на площадке, густо усыпанной навозом, стояли извозчичьи и крестьянские сани. Свет, льющийся из окна, освещал шершавые боковые части лошадей, угрюмо мотавших мокрыми хвостами, и мальчишку в полушубке, наблюдавшего за лошадьми…

Палехский народный дом расположен отдельно, не затененный ничем, на склоне холма. С этого холма к реке спускаются кладбищенские кресты, березы, домики и бани. Единственный нард – высокий и стройный – прочно укоренился своим кирпичным фундаментом в землю и, по сравнению с окружающим, выглядит как незыблемый великан. Пятьюдесятью высокими окнами он обращен ко всем уголкам света. В амбразурах фундамента находятся железные люки: в просторных подвалах все еще сохнут неоплодотворенные доски; они безнадежно тоскуют о ласкающих одеяниях красок, о мертвенном золоте нимбов, им мерещатся перистые крылья архангелов, смуглолицые деревенские мадонны и капельки крови под терниями на лбу спасителя…