Юлий Айхенвальд

Страшно приближаться к Толстому – он так велик и мощен; и в робком изумлении стоишь у подножия этой человеческой горы. Циклопическая конструкция его духа подавляет исследователя. Правда, Россия привыкла к Толстому; долго шла она рядом с ним, и трудно было представить себе её без этого давнего незаменимого спутника. Но он открывался России постепенно, шаг за шагом, одна за другой писал страницы своей вечной книги, и с тех пор, как юный артиллерист несмело отправил Некрасову свои первые рассказы, и до того момента, как в духовном календаре России появилась траурная дата 7 ноября 1910 года, прошло уже почти семьдесят лет…

Вспоминается, что смерть Чехова произвела на многих впечатление утраты, как будто он был частью семьи, пленяя мягкой властью своего таланта. Тем не менее, объяснить его творчество и подвергнуть его работы анализу очень сложно, потому что в своих рассказах, охватывающих всю глубину жизни, он сплетал человеческие души из тончайших нитей и обвивал их почти неуловимым дыханием проникновенной элегии. Как один из его героев, живущий в чудном саду, он был царем и повелителем нежных красок. Писатель оттенков, он улавливал все малейшие трепетания сердца и чувствовал аромат чужой души. Поэтому нельзя, да и грешно, разбирать по ниточкам легчайшую ткань его произведений: это разрушило бы ее, и мы бы сдули золотистую пыль с крылышек мотылька. Чехова труднее всего пересказать: его нужно читать…