Иван Горбунов

«Это было давно, в тридцатом году, во время первой холеры. В Москве тогда царила тишина. Люди вставали с рассветом и ложились спать с заходом солнца. Движение ощущалось только в центре города, да и то не на всех крупных улицах, а в отдаленных районах, особенно в будние дни, целыми днями не было ни прохожих, ни проезжих. Ворота были заперты, окна закрыты, занавески опущены. Захолустье представляло собой нечто таинственное…»

«Они действительно строгие, это правда, но народ умный. Теперь вот, хоть бы взглянуть на эти воздушные шары: страх охватывает, как может человек подняться в бескрайнюю высоту? А кто все эти люди? – Все немцы…»

«Только что, господа, условие теперь таково: пить нужно не отставая от других судопромышленников; обгонять можно, а отставать нельзя, у нас в контрактах это прописано. Иначе произойдет скопление судов, задние баржи и коноводки будут испытывать притеснение, что приведет к убыткам для хозяев!»

Деревенский воздух оказал на меня сильное влияние. Когда мы с княгиней находились за границей, я была так больна, что все лучшие врачи отказались: они говорили, что она не может справиться с этой болью из-за своего нежного воспитания…

«Целый день они у меня тут. Вот жара-то спала, все сейчас прибегут. Васютка уж вон там под ивой старается, удит. С большим мне, друг, хуже, верно тебе говорю… не люблю… а парнишка придет – первый он у меня человек. Ты думаешь – парнишка что? Он все понимает, все смыслит, только не бей его, не огорчай…»

«Я раз шесть имел дело с уголовным правом, но, слава Богу, только один раз оказался под сильным подозрением. А как-то раз было: если бы поймали, то миногами бы угостили…»