Книги серии Земля вращается со скрипом

Кто-то выбросил щенков в мусорный бак. Они были совсем крошечными, с закрытыми глазами. Специалисты говорят, что им всего три дня, не больше. Одному из них в глаза вставили спички. Говорят, что это сделали дети. Сукины. Двоих — мальчика и девочку — на время забрала наша соседка. Она предложила, что когда щенки откроют глаза, отдаст нам девочку. Нам очень хотелось девочку. Мне кажется, что среди животных девочки умнее и преданнее. Хотя, возможно, это не так. Может, как и у людей — по-разному. Но через два дня девочка умерла. Остался только мальчик — маленький черненький кутеночек. В понедельник, на следующий день после смерти его сестренки, моя жена принесла его домой. Она кормит его из шприца через пипетку. Он съедает по шесть кубиков за раз. Он последний из всех, кто остался в живых. Он дрожит, ему не хватает тепла матери.

Все были в курсе, что сегодня наступит конец. По всем телеканалам транслировали последнее послание президента. Ничего не подлежало изменению. До конца света оставалось три часа. Было около девяти. Осенний вечер безуспешно пытался окутать мегаполис, горящий неоновым светом. Ожидаемый хаос, который обычно показывают в фильмах о глобальных катастрофах и апокалипсисе, так и не наступил, хотя в городе наблюдался некоторый беспорядок. Но большинство жителей, казалось, замерли и затаились… Весь мир задержал дыхание…

Еду к отцу, чтобы сообщить, что он уже полтора года как дедушка. Автобус переполнен. Сначала меня прижимает к пышногрудой брюнетке с небольшими усами, затем между нами вклинивается неугомонный старичок по­жеванного вида. За окном мелькает осенний городской пейзаж. Стараюсь не думать о предстоящей встрече, но это не получается. Отец в моей жизни появился трижды. В первый раз — в день моего рождения, когда я увидел его из окна роддома. Эту встречу я не запомнил. Во второй раз — на похоронах его матери, а в третий — на похоронах моей. Все три встречи были связаны с печальными событиями в наших судьбах. Теперь у меня родился сын, и я хочу, чтобы мой отец тоже это знал. Правда, я немного запоздал с этой новостью, но ведь и меня поставили в известность всего пару месяцев назад.

Утром меня разбудила зубная боль. Этот зуб беспокоил меня и раньше — последний раз накануне вечером, — но тогда боль была терпимой, ноющей, не слишком навязчивой… Я быстро привыкал к ней и мог игнорировать. В крайнем случае, я использовал какое-нибудь дешевое обезболивающее. Теперь же боль, усилившись, искажала мое лицо и пронизывала все тело. Целый день я провел в ужасных муках и безуспешном самолечении. Я закидывал в эту проклятую воронку таблетки анальгина, прижимал ломтик сала, полоскал содой, отравлял никотином и даже пытался молиться, обещая Богу, что если боль утихнет, я брошу курить и заниматься онанизмом. Боль не утихала. Я то метался по квартире, то, свернувшись калачиком на диване, покачивался из стороны в сторону, пытаясь убаюкать зубную боль. Ближе к вечеру, около семи, за мной зашел Брюховецкий. Он принес голубцы в литровой банке. После смерти матери, с пятнадцати лет я жил один, и Брюня время от времени — вот уже четыре года — подкармливал меня. — Поешь, — сказал он, — а потом пойдем прогуляемся. Я знал, что стоит за этим безобидным предложением.