— Лешего убили в перестрелке с нашими сотрудниками в больнице, когда он шёл туда убивать беззащитную старушку.
— Это я знаю, новости быстро разносятся.
— Интересно получается, ты не мог отказать, тебе Косой не мог отказать. Какие вы все безотказные. Кто же это такой, кому ты, Тихий, не смог отказать?
— Не смог, — хрипло сказал Тихий.
— Рассказывай, Тихий, что знаешь. Это для твоей же пользы.
— Дай слово, что разговор между нами останется между нами и не выйдет за пределы этой комнаты.
— Хорошо, Тихий, ты меня знаешь.
Тебя знаю, а твоего кадета нет, — посмотрев на Карпенко, сказал Тихий.
— Я за него в ответе, — подтвердил генерал. — Рассказывай.
— Был грех в молодости. Мне было тогда было девятнадцать лет в 1941 году. Судимостей ещё не имел, но в компании блатной состоял. Решил на фронт податься, по зову сердца.
Плахтин усмехнулся, но не стал прерывать исповедь авторитета.
— Разбомбили наш эшелон, едва жив остался. Вокруг трупы, все в огне. Вообщем убежал я. От страха. Испугался, что немцы нагрянут. Деревня находилась неподалёку, так я вот там и решил переждать, осмотреться. Домой вернуться нельзя, ещё объявят дезертиром и сразу к стенке. Пригрелся в одной хате, молодка приютила, пожалела. А тут вскорости и немцы пожаловали. Собрали всех деревенских, назначили старосту и стали в полицаи записывать. Хорошо что меня никто не выдал, что красноармеец, а то бы немцы шлёпнули, или в концлагерь. Записали, вообщем меня, в полицаи. Потом партизаны объявились, началась с ними борьба. Приехали эсэсовцы и какой-то офицер, важный, но не из эсэсовцев. Говорил по русски неплохо. Подписал я какие-то бумаги, что он мне подсунул, а теперь вот они всплыли.
— А что за бумаги? — спросил Плахтин. Как они сейчас всплыли?
— Пришёл ко мне один человек, оттуда. Догадываешься откуда? Показал бумаги, но не оригиналы, а копии.
— Понял я, Тихий, что это за бумаги, — тихо сказал генерал Плахтин. — А почему ты с ним сразу вопрос не решил, тебе это труда не составило бы.
— Ну раз понял, то больше об этом и не спрашивай. Вот и пришлось его с Лешим свести. А почему сразу не убрал и дело с концом, да потому, что бумаги лежат у него в банке, и не здесь, а заграницей. И если что с ним случиться, и он не позвонит через день, то их обнародуют и ещё нам, в Россию, перешлют. Понял я, что он не шутит, по глазам понял, вот и испугался. Не за себя, а за внуков, они то не виноваты.
— Как он выглядел? — задал вопрос, до этого молчавший Карпенко.
Описание незнакомца, данное Тихим, полностью совпало с описнанием человека, приходящего к Смычкову и описанием напавшего на Тимирязеву, полученное в больнице у шедшей на поправку соседки Ставрова.
— Он к тебе ещё придёт, Тихий, — заключил Владимир Иванович. — Жди в гости.
— Надеюсь. Тогда я полностью закрою этот вопрос…