Отряд графа Анри де Понтарлье, состоящий из тысячи человек, входил в состав корпуса благородного графа де Кревкера, одного из главных военачальников бургундской армии, который с частью корпуса стоял под стенами Льежа и отсутствовал в главном лагере. Отпустить молодого графа в Дижон мог только командующий армией — Карл Валуа, граф де Шароле, сын Филиппа Доброго и наследник герцогской короны. Анри был вынужден обратиться с просьбой об отпуске к графу Карлу, что он и сделал через два дня, как и советовал старый слуга Клод. Причиной отпуска служили семейные дела.

Командующий бургундской армией сидел в своей походной палатке и предавался веселью. На столе перед Карлом стоял большой кубок с вином. По покрасневшему лицу будущего правителя Бургундского герцогства было очевидно, что он осушил уже не один кубок и пребывал в благодушном настрое— нии. Рядом с кубком лежали распечатанные письма, присланные Смелому из столицы. Одно из писем было обильно залито вином.

Возможно какое-то из писем развеселило графа де Шароле, может быть это было письмом его юной дочери, либо письмом, одной из многочисленных любовниц графа, кто знает. Карл посмотрел помутневшим взором на графа Анри де Понтарлье.

— Зачем тебе отпуск, Анри? — удивился граф де Шароле, выслушав речь начальника отряда. — Мы скоро закончим эту кампанию по усмирению голландских провинций и самое большее через недели три, от силы месяц, будем веселиться в Дижоне.

— Необходимо уладить семейные дела, — уклончиво ответил Анри, ожидавший вспышки гнева графа, который мог быть разозлён его просьбой об отпуске во время военной компании. Благодушие Карла легко могло смениться приступом гнева. Но опасения молодого человека были напрасны. Карл пребывал в прекрасном расположении духа, подкреплённого винными парами. Карл собирался жениться в третий раз на Маргарите Йоркской, сестре английского короля Эдуарда IV, с которым он вёл оживлённую переписку по этому поводу.

— Какие это у тебя семейные дела? Может задумал жениться? — вопрошал Карл. — Давай рассказывай.

— Пока не знаю, посмотрим, — отвечал де Понтарлье, которому сам Карл подсказал причину для отпуска. — Возможно, но надо сначала решить с приданным. Для этого я и прошу Вас дать мне короткий отпуск.

— Кто же твоя избранница? Уж не баронесса де Мариньи? Помню как она на тебя заглядывалась на новогоднем балу, — захохотал Карл. — Ты ведь не собирался жениться, насколько я знаю. Неужели совратил красавицу? Ничего, её отец только обрадуется. Девчонке уже восемьнадцать, пора и замуж. А ты видный жених и богатый. Старый Мариньи успел промотать половину своего состояния и будет рад спихнуть дочку.

Анри покраснел. Нерыцарские намёки Смелого его смутили и он не знал что ответить. Он вспомнил худенькую и бледную дочку барона Жанну, с востроносым личиком, которую отец мечтал поскорее выдать замуж. Но женихи обходили дом барона стороной в поисках более симпатичных и состоятельных невест.

— Ну ладно, — смилостивился Карл. — Отпущу тебя на неделю. Командование отрядом сдашь своему капитану.

— Благодарю Вас.

— Папаше Мариньи передавай наилучшие пожелания, — снова захохотал своим громоподобным смехом Карл.

Поклонившись Смелому, Анри вышел из палатки командующего бургундской армией и поспешил к себе, чтобы быстрее собраться и уехать, пока Карл не передумал.

На следующее утро молодой граф выехал в Дижон…

Весна наложила отпечаток на лицо молодого воина. Он весело смотрел на окружающий его мир, улыбаясь встречным всадникам и заглядываясь на молоденьких крестьянок, спешащих в город на рынок. Задержавшись на несколько минут у крепостных ворот, дав разъяснения страже, отряд въехал в город.

Молодой человек с интересом посматривал по сторонам, то удивлённо вскидывая брови, то удовлетворённо улыбаясь. Со стороны казалось, что рыцарь сравнивает перемены, произошедшие в облике города с момента его последнего посещения Дижона.

Молодой человек послал воздушный поцелуй красивой горожанке, выглянувшей из окна второго этажа, чтобы вытряхнуть покрывало. Молодая женщина забыв о покрывале, стала кокетливо смотреть на молодого красивого рыцаря, который продолжал посылать ей воздушные поцелуи, весело улыбаясь. Их было наметившееся знакомство, было прервано появлением в соседнем окне пожилого мужчины, которого рыцарь принял сначала за отца и кивнул ему головой, но он прикрикнув на молодую женщину, велел ей заняться делом, а не глазеть по сторонам, а сам одарил молодого красавца взглядом, полным открытой зависти и неприязни, говоривший о его жалкой участи старого мужа. Красивая жена старого башмачника бросила полный нежности и надежды взгляд на юношу, перед тем, как захлопнуть окно. Рыцарь рассмеялся ревности старого ревнивца.

Навстречу шли несколько молодых монашек во главе с абатиссой, очевидно, направляющиеся в монастырь Шанмоль, известный украшавшими портал статуями Клауса Слютера. Граф из озорства не замедлил подмигнуть одной из них, заставив юную послушницу покраснеть, и почтительно поклонился старой абатиссе, заметевшей его фривольное поведение и погрозившй ему пальцем, а затем перекрестившейся на купол собора Сен-Биння.

Многие обращали внимание на молодого рыцаря. На вид ему можно было дать не более двадцати лет, и хотя он, очевидно, не достиг ещё полного расцвета сил, но не смотря на это, рыцарь был высок ростом и статен не по годам. Его длинные, чёрные, вьющиеся волосы ниспадали на плечи, умные, серые со стальным отливом глаза смотрели живо и весело, говоря о незаурядности молодого человека. Черты лица отличались правильностью, были очень приятны и выразительны — тонкий прямой нос,свежие губы, открывающие в весёлой улыбке два ряда ровных зубов, белых как жемчуг. Его взгляд был открытый и прямой, говоря о благородстве молодого человека.

Он любовался Дижоном — столицей Бургундского государства, простирающегося от Северного моря до Савойского герцогства. Город был славен своей архитектурой, являлся не только сосредоточением утончённой придворно-рыцарской позднеготической художественной культуры, но и очагом передового франко-голландского искусства. Герцоги Бургундии были могущественны и очень богаты ; они пригласили в Дижон многих лучших голландских мастеров. Дворец герцогов был украшен росписями Жана Малуэля, Анри Бельшаза, Мельхиора Брудерлам. Вообщем, Дижон рацветал и каждый год в его облике появлялось что-то новое.