Его заглушили голоса, бубнящие вопросы. Слова Фрейзера не имели никакого смысла. Я знала, что лет триста назад один мир Игры разрушился, так как на уроках истории в школе нам рассказывали о Рапсодии. В те времена у каждого мира Игры было только два сервера, и странный одновременный отказ обоих серверов Рапсодии привёл к её исчезновению. После этого количество серверов для каждого мира увеличили до четырёх. Было невероятно, чтобы все четыре сервера Авалона синхронно дали сбой.

– Я сказал, заткнитесь! – снова рявкнул Фрейзер. – Мы потеряли Авалон, и все игроки, что находились в этом мире, проходят через экстренную разморозку и просыпаются. Старшие супервайзеры посылают им сообщения через контрольные системы, приказывая лежать спокойно в камерах и ждать, пока их восстановят в другом мире Игры.

“О да”, – подумала я. Некоторые из этих игроков жили в Игре сотни лет. Теперь они внезапно очнулись в старых физических телах и обнаружили себя в ловушке морозилки. Ну конечно, они лишь услышат записанное сообщение и тут же вновь обретут идеальное счастье.

Я всё это думала, но держала рот на замке. Не стоило высказывать сарказм в присутствии взрослых, даже моего супервайзера.

– Все они жмут на тревожные кнопки камер заморозки, посылая сигналы, – продолжил Фрейзер. – Не обращайте внимания. Размораживание в аварийном цикле создаёт огромную нагрузку на организм человека, поэтому вы должны сосредоточиться на предупреждениях системы медицинского мониторинга. У кого-нибудь есть такие?

Я посмотрела на дисплей. Он был заполнен аварийными сигналами, пришлось отфильтровать все, кроме медицинских.

– У меня сердечный приступ.

– И у меня, – донёсся перепуганный голос, его хозяину было не больше двенадцати.

– Все, у кого есть сигнал о сердечном приступе, направляйтесь туда на экстренной скорости, – приказал Фрейзер. – В аптечке багги найдите красный шприц, прижмите его конец к голой шее пострадавшего и нажмите кнопку.

Другие дети тоже кричали о медицинских предупреждениях, но я уже не обращала внимания на их отчаянные голоса. Я проверила место своего сигнала и приказала багги двигаться в ту сторону. Когда повозка резко остановилась и развернулась, послышались приглушённые крики и стук.

На блоках управления камер заморозки обычно мирно горели зелёные огоньки, но на этой лихорадочно вспыхивали красные. Там кто-то проснулся и молил о помощи, колотя кулаками по крышке.

Я знала, что человек в камере не может освободиться сам. Крышка каждой ячейки в телохранилище была надёжно заперта, чтобы помешать любопытствующим открыть её и навредить замороженному обитателю.

Я хотела остановить багги и проверить тревожные сигналы, что шли из этой камеры. Сигнал тревоги автоматически включает код разблокировки крышки, поэтому я могла бы открыть её и освободить неизвестного игрока из его тюрьмы.

Я хотела так поступить, но было нельзя. Кто бы ни лежал в камере, он чувствовал себя довольно неплохо, даже пытался выбраться наружу. Мне пришлось проигнорировать крики о помощи и направиться к человеку, умирающему от сердечного приступа.

Мой багги завершил разворот и помчался вперёд. Я нажала аварийную кнопку, чтобы увеличить скорость до критической. Камеры заморозки сливались в размытые линии по обе стороны, мотор протестующе скулил. Я даже не могла посмотреть, мигают ли аварийные огни на камерах, мимо которых мчалась, а рёв мотора заглушал все прочие звуки, но в памяти всё время повторялись крики и стук кулаков.

Мучительно долго я цеплялась за бешено мчащийся багги, не отрывая глаз от медицинского предупреждения на экране и бормоча код разблокировки: “AKX2281SDV. AKX2281SDV. AKX2281SDV.”

Наконец повозка затормозила, остановившись так резко, что я чуть не слетела с сиденья. Передо мной была камера с мигающими красными огнями.

Спрыгнув, я выхватила аптечку, нашла красный шприц и пулей полетела к контрольному блоку, чтобы открыть крышку. В последний раз я повторила комбинацию букв и цифр, набирая их: “AKX2281SDV.”

Как только код был введён, послышался щелчок. Я ухватила и подняла крышку, а затем всадила красный шприц в шею неподвижно лежащего внутри мужчины. Пару секунд я стояла, ожидая хоть какого-то отклика, но тщетно.

В отчаянии я залезла в камеру, проверила дыхание мужчины и попыталась вдуть воздух в его холодные губы. Минут десять-пятнадцать выдохи чередовались с надавливаниями на грудную клетку, но в конце концов мне пришлось признать бесполезность своих усилий.