– Да куда угодно. Бензина в баке достаточно. Пожалуй, даже до Цюриха хватит.

– Что? – Лилиан не верила своим ушам. – Что вы такое говорите?

Клерфэ снова прислушался.

– Он не вернется. Поехал по проселку к озеру, а там рванет на шоссе. Смотрите, вон он, прямо под Палас-отелем. Слава богу!

Лилиан вскочила.

– Слава богу? Вы с ума сошли? Отпустить его на все четыре стороны в открытой машине? Хоть до Цюриха! Вы что, не понимаете – он болен.

– Как раз поэтому. А то он уже считал, что водить разучился.

– А если он простудится?

Клерфэ рассмеялся:

– Он тепло одет. К тому же для гонщиков машина – все равно что вечернее платье для женщины. Если платье или машина по вкусу – никакая простуда нипочем.

Лилиан все еще сверлила его глазами.

– А если все-таки простудится? Вы хоть знаете, что это здесь, наверху, значит? Жидкость в легких, рубцы, тяжелый рецидив. Люди здесь от простуды умирают!

Клерфэ смотрел на нее с неприкрытым интересом. Такая она нравилась ему куда больше, чем вчера вечером.

– Хорошо бы, вы сами об этом помнили, когда на ночь глядя, вместо того чтобы в постельке лежать, в Палас-бар удираете, в одном платьишке и атласных башмачках.

– К Хольману это не имеет отношения!

– Разумеется, нет. Но я верю в лечебный эффект запретного плода. Мне казалось, вы тоже.

Лилиан на секунду смешалась.

– Для себя – да, – буркнула она затем, – но не для других.

– Это хорошо. Большинство-то за других предпочитают решать. – Клерфэ все еще смотрел в сторону озера. – Вон он, вон он! Видите? Вы послушайте только, как он повороты берет! Не разучился! Нынче вечером он будет другим человеком!

– Где? В Цюрихе?