У Сэм по щекам бегут слезы. Энн встает, уходит и возвращается с салфеткой.
— А иранцы? Почему они не…
— Кукарекают? Что поймали агента ЦРУ? Потому что Уоррен куда ценнее в качестве козыря в рукаве. Тут надо понимать механику обмена заключенными — ими обмениваются постоянно, по большей части совершенно закулисно. Порой малоценных заключенных меняют на очень ценных, из-за чего общественность может прийти в негодование. Вот в чем преимущество секретности. Уоррен — случай запутанный. Он представляет незначительную ценность по сравнению с заключенными, которых обычно держат Соединенные Штаты. Но Иран жаждал обменять Уоррена на куда более ценную фигуру — скажем, взрывника, неисправимого экстремиста, задержанного органами США в каком-то уголке планеты, но Соединенные Штаты отказались пойти на такую сделку,
Сэм не сразу находится с ответом. Военная тюрьма, шпион, Тегеран, иранский связной… «Ох, Уоррен, зачем? Почему не пожить нормальной жизнью? Почему ты не косишь сейчас газон, прервавшись на минутку, чтобы сходить за канистрой бензина?»
— В какой именно тюрьме?
— Я так и не смогла это выяснить. — Молчание. А затем: — Но, мне кажется, иранский связной может знать. После этого он сбежал из страны. Живет в Вашингтоне, и если кто-нибудь что-нибудь и знает, то только он. Его зовут Дауд Хусани. Вот и все, что я могу вам сказать.
17 часов
Жена Дауда Хусани проводит Сэм через скудно обставленную гостиную с работающим телевизором к кухне в глубине дома (явно невысокая арендная плата) с видом на голый грязный двор: очень скверное жилье, думает Сэм, правительство явно поскупилось. Мужчина с крупным тугим брюхом хлопочет у плиты, где готовит кофе, пока жена скороговоркой на фарси излагает ему все, о чем Сэм только что проинформировала ее по-английски у передней двери. Сэм ожидает натолкнуться на сопротивление, но вместо того черты мужчины смягчает выражение сочувствия и печали, и он смотрит на Сэм долгим взглядом.
— Добро пожаловать, — наконец нарушает он молчание.
Движок Сэм уже тянет только на парах гнева. На самом деле ей бы сейчас на койку, лучше всего больничную.
— Спасибо, — отвечает она.
— Выпьете со мной кофе?
— Да, выпью. Спасибо.
Его жена, извинившись, удаляется, а он приглашает Сэм занять единственный стул за кухонным столом.
— Прошу.
Она опускается на сиденье, поставив локти на пластиковую столешницу, и разглядывает его: глубокие залысины, рубашка с короткими рукавами едва сходится на животе, так что пуговицы торчат в петлях под углом. Судя по запаху, кофе он любит крепкий.
— Вы хотите знать, жив ли Уоррен, — начинает Дауд свой монолог. — Думаю, да. Уоррен говорил мне о вас много-много раз. Мы провели вместе в Тегеране много часов. И решили, что мы очень везучие мужчины, раз любим своих жен и знаем это. Такое благословение — редкость.
Ставит перед ней кофе. Добавляет в свою чашку сливки.
— Он был бесстрашен. Совсем бесстрашен. Помимо прочего, он пытался добыть для ЦРУ сведения по ядерной программе. Я сказал, что помог бы ему, если б мог. Позже мне сказали, что в аэропорту задержали американца, когда тот пытался уехать — такое бывает сплошь и рядом, но я понял, что это, должно быть, Уоррен. Его допрашивали. В какой-то момент он, может быть, признался, что он из ЦРУ. А если он в этом сознался, то его должны были отправить в секретную тюрьму, а не официальную, где узников регистрируют, в тайное место, где у заключенных нет имен, только номера, куда не падает ни лучика официального света. Так что Уоррен, если он еще жив, должен иметь номер. Вот и все, что мне известно. Сожалею. Иранцы будут продолжать отрицать, что он у них в плену, будут держать его во мраке — может, чтобы он явился козырем в переговорах, если будет нужно поменять его на другого секретного заключенного. Так негласно работают государства. А Соединенные Штаты как-то не проявляют охоты признать свои ошибки или причастность и не предпринимают, насколько нам известно, никаких усилий, чтобы вернуть его на родину. Это правительство, вплоть до президента, бросило Уоррена на произвол судьбы, а Управление, похоже, идет на все, только бы обезопасить себя от любого расследования своей роли. — Дауд поворачивается, чтобы взглянуть за окно на задворки. — Но для меня все это позади. Теперь я американский гражданин. И продаю машины, а не секреты. — Отхлебывает кофе.
— Название тюрьмы?