Я никогда прежде не слышал этого стишка. Однако он был очень даже к месту.

— Мрачновато малость, — сказал я. Фреда пожала плечами.

— Не я его сочинила.

Лишь теперь я осознал, что мы говорим уже не на тантари, а на каком-то ином языке, более изысканном и ритмичном. Он тек с губ Фреды, словно вода из бокала, и я понимал каждое слово, как будто говорил на этом языке всю свою жизнь. Как такое могло случиться? Опять магия? Неужто я оказался заколдован и сам того не заметил?

— Что это з-за яз-зык? — поинтересовался я, слегка запинаясь.

— Тари — что ж еще? — отозвалась Фреда, одарив меня удивленным взглядом. Так смотрят на деревенского дурачка, спрашивающего, почему вода мокрая.

Тари… Звучало это вполне правдоподобно, и в глубине души я чувствовал, что Фреда говорит правду. Но откуда я знаю этот язык? Когда я его выучил?

Моя память утверждала, что я никогда его не учил.

И все же… все же я говорил на нем, как на родном. А еще я вдруг осознал, что мне все труднее вспоминать тантари, мой настоящий родной язык, — как будто он был частью какого-то далекого, полузабытого сна.

— Ты долго пробыл в Тени, верно? — со вздохом произнесла Фреда. — Иногда забываешь, что с тобой от этого может статься…

В Тени? А это что еще такое?

Но я вспомнил, как Фреда на меня посмотрела, когда я спросил, на каком языке мы разговариваем, и предпочел промолчать. Нет уж, не хочу я выглядеть ни дураком, ни невеждой, если без этого можно обойтись.

Так что вместо расспросов я сказал:

— Да, пожалуй, слишком долго. — Я не знал, что еще можно добавить. А кроме того, мне не хотелось ни делиться сведениями, ни выказывать свою неосведомленность. — Я много лет не видел Дворкина.

— Ты до сих пор выглядишь ошарашенным, — сказала Фреда, а потом рассмеялась — уже почти по-доброму — и похлопала меня по руке. Ее ладонь, мягкая, словно шелк, пахла лавандой и медом. — Ну да неважно.

Я улыбнулся. Что ж, можно попытаться продвинуться дальше.