Разговор с Сантаром неприятно разбередил душу старика. Довруж уже третий раз принимался за проводку, но никак не мог сосредоточиться. Пятьдесят лет тому назад он оставил государственные дела, с тех пор как покинул Совет Мудрых. Старику вовсе не хотелось возвращаться к временам, когда вся его жизнь состояла из непрерывных совещаний и командировок. Тогда еще не изобрели телепорты, потому приходилось мотаться по огромной стране поездом, либо аэролетом. Сейчас вон на любом перекрестке, можно войти в кабину, и через секунду оказаться за тысячу километров.

Почему-то вспомнились времена Десятилетнего голода, тогда они еще не знали науки, и жили сельским хозяйство и ремеслом. Довруж тяжело вздохнул, фара легла на пол перед машиной, крякнув он разогнул затекшие колени и уставился на выход из гаража. В широкий проем виднелось поле, что тянулось до полоски мрачных хвойников, ограничивающих холодные степи Рояла. Зеленый ковер низкорослой травы, разбивали ярко-желтые пятна диких лилий. Невысокие стебли едва поднимали головки цветов над клонящимися к земле травами, потому казалось, что перед глазами раскинулся удивительный узор, сотканный самой природой. Взгляд ушел к границе степи, тут, у самой кромки непроходимой чащобы, алели родные сестры саранок, лесные лилии. Изящно изогнутые, пурпурные лепестки, покрывали бархатно-черные леопардины. Везде куда хватало глаз синели колокольчики, грустно опустившие к земле граммофоны, тут и там пестрели круглые головки маков. Теплый ветерок прошелся по цветам, маки ответили радостным трепетом красных и желтых лепестков, точно приветствуя беспокойного шалуна.

— Лето здесь красивое, — подумал Довруж, а память вновь вернула его мысли к Великой равнине, где несколько сотен лет назад холод убил целое царство.

****

В тот год зима задержалась больше обычного, календарь показывал лето, а за окном его избы, снег только начал таять. Сугробы, ноздреватые, высотой в человеческий рост плохо уступали дорогу весенней распутице. Лишь узкие тропы, разбитые в черную жижу, отметили наступление тепла. Неделю спустя началось бурное половодье, которое унесло много жизней. Десять дней стояла вода. Ему, шестидесятилетнему мужику пришлось мостить на крыше подобие гнезда и прятаться от грязных потоков, что с шумом уносили талые воды в Ладейную, небольшую речку, обычно спокойную и безобидную. На шестой день к избе прибило лодку-долбленку, на дне лежала девочка. На вид не более четырнадцати. К тому времени у него закончились припасы, а вода протухла. Пришлось принять непростое решение, впервые он покинул родные края. Проплывая мимо покосившихся домишек Довруж встречал только смерть и запустение. Деревня Грязнуха утонула, а жители кто успел спастись, бежал к столице Дангрисиды, кому повезло меньше, остался среди мутного потока на крыше разваливающейся хаты.

Спутница временами приходила в себя и почему-то постоянно называла его мама. Жар мучил юное тело, выжигая остатки болезни. Берег показался неожиданно. Круто вздымавшаяся над рекой вымоина, пробитая мощным потоком в глиняном берегу, мягко чавкнула, принимая деревянный борт долбленки. Мутные струи потока безжалостно прижимали суденышко к обваливающейся стене, сбоку ударила отвалившаяся глыба. Вода взорвалась мириадами брызг и легко перехлестнула низкий борт. Довруж сломал весло, выточенное из старой доски, отталкивая глиняную кручу. Девочка очнулась и приподнявшись на локте удивленно озиралась. Вода пропитала ее платье, и рогожу, в которую Довруж завернул больную.

— Где мы? — голос едва различимый в шуме потока, точно вырвал его из забытья.

Впереди обозначился резкий поворот русла, течение ослабло, а прежде крутой берег, стремительно снижался, переходя в полузатопленную низину.

— Держись дочка, сейчас вырвемся из лап водяного — зло сощурив глаза проговорил Довруж.

— Кто ты?! — испуганно вскрикнула девчонка.

— Довруж, — представился старик, он заботливо склонился к больной и попытался уложить ее на дно лодки.

— Оставь меня!!! — неожиданно громко закричала девчонка, и тут же захлебнулась надрывным кашлем.

— Ты чего так испугалась? — искренне удивился Довруж.

Лодка медленно проплыла мимо широкого плота, откуда пассажиры с интересом наблюдали за борьбой старика и больной девочки. Долбленка качалась под ногами поднявшихся в полный рост людей.

— Пусти старый козел!!! — что есть сил завопила белянка.

Голубые глаза гневно сверкали, соломенные волосы рассыпались по плечам, дыхание вновь сбилось, а предательски слабые ноги подкосились.

— Да угомонись ты мелкая дура, — раздраженно бурчал старик, легко укладывая строптивицу на дно лодки.

— Старый, ты чего творишь? Кто она тебе? — прозвучал вопрос с плота.

— Да дура какая-то. В беспамятстве подобрал ее…

— Врешь!!! Где моя мама?!!! — не помня себя от страха кричала малая.