— Судя по его виду, от него слишком мало осталось, чтобы жить.

— А что делает Хазенхюттль?

— Понятия не имею.

— Я и не знал, что он врач.

Обернувшись к Мортону, я хотел было сказать, что вообще не знаю, кто такой этот Хазенхюттль! Но так и не раскрыл рта. Посмотреть на погибшего собиралось все больше народа, и через некоторое время, нарушая всегда поначалу воцаряющуюся при виде внезапной и ужасной смерти тишину, люди начали негромко переговариваться. Одновременно звучали сразу три языка, но через несколько мгновений я вдруг понял, что рядом со мной кто-то хриплым басовитым голосом отчетливо произнес по-английски «раздолбай». Я и сам не раз пользовался этим грубым словом для характеристики многих своих знакомых. На сей раз оно являлось частью фразы вроде: «Кому какое дело? Раздолбай он раздолбай и есть». Без малейшего акцента. Речь стопроцентного американца.

Предполагая, что говорящий имеет в виду изуродованного взрывом лежащего на земле человека, я обернулся посмотреть, кто этот бесчувственный мерзавец. Там, откуда, как мне послышалось, донеслась фраза, стоял довольно известный представитель сарийского контингента рабочих — Шарам. Известный, поскольку он весил около трехсот фунтов и был ужасно похож на Блуто, вечного антагониста Попая. Еще одной примечательной особенностью этой довольно комической личности было то, что он совершенно не говорил по-английски и, насколько мне было известно, даже по-арабски говорил крайне редко. Но я все же запомнил его голос, поскольку однажды мы с ним повздорили — через переводчика. И слово «раздолбай» было произнесено именно этим голосом.

— Это ты только что говорил по-английски?

Глядя на меня, как снулая рыба, он произнес на своем языке что-то такое, отчего его приятели прыснули и отвели глаза. Палм перевел мой вопрос на арабский, и Блуто отрицательно покачал головой.

— Почему вы спрашиваете, Гарри?

— Он недавно произнес слово «раздолбай». Я абсолютно уверен, что это был он.

— Сомневаюсь. Шарам крайне неразговорчив. Вряд ли он вообще когда-нибудь учил английский. Когда он не работает, то почти все время спит.

Тут появился вертолет компании, и меня отвлекли другие заботы, но случай этот врезался мне в память, и я часто потом его вспоминал.

Тело уложили на носилки и погрузили в вертолет. Мы наблюдали за тем, как машина поднимается в воздух. Палм похлопал меня по плечу и удалился. Подошел заметно расстроенный Хазенхюттль.

— Этого не должно было случиться. Ничего не понимаю

— Что вы имеете в виду?

— Соглашение. Когда вы заключали соглашение, ничего подобного не предполагалось.

— А что вы там возле него делали?

— Да ничего кроме того, что пытался определить почему это произошло. Но так ничего и не понял. Я совершенно сбит с толку.

Эти слова потрясли меня куда больше, чем известие о гибели рабочего. Если, уж даже этот специально приставленный ко мне надсмотрщик не понимает, что происходит, то как же быть нам, простым смертным?

— Вы хотите сказать, проект благословили или что-то в этом роде?