Мы приземлились в Вене около девяти вечера. Я настоял на том, чтобы обратно меня отправили обычным рейсом, а не на королевском самолете. Меня страшно утомила необходимость постоянно находиться в окружении людей, с которыми нужно поддерживать беседу. Больше всего на свете мне хотелось побыть в одиночестве и дать своему мозгу хоть недолго поработать в тишине. Слишком уж много за последние дни произошло событий, а мне за все это время практически ни разу не представилось возможности все тщательно обдумать и взвесить. Мой мозг походил на какой-то архив, куда вдруг нанесли много новых папок, но никто так и не расставил их по нужным полкам — их просто свалили на пол и ушли. Может, конечно, я и гений, и у меня ужасно талантливый затылок, но обычно мой мозг работает медленно и осторожно. Эдакий старичок, тщательно рассматривающий каждую мысль в лупу под ярким светом лампы, методично переворачивая их во все стороны, прежде чем принять какое-либо решение.

В самолете я сидел в первом классе рядом с мужчиной, который радостно на беззаботно-корявом английском втолковывал мне, что его имя в переводе с немецкого означает «кроличья шляпа». В конце концов я не выдержал и сказал мистеру Хазенхюттлю, что он повторяет это уже в шестой раз и что меня совершенно не интересует, как переводится его имя.

То ли он понял сказанное мной, то ли по моему тону понял, что я готов его убить, но, во всяком случае заткнулся и снова углубился в рекламный проспект «Сарийских авиалиний». При этом выяснилось, что кроме дурацкого имени и дурных манер у Кроличьей Шляпы имеется еще и дурная привычка— впрочем, может, он делал это просто назло мне — самозабвенно цыкать зубом. Время от времени он вроде бы затихал, и я уже начинал думать и надеяться, что с маковым зернышком или кусочком мяса покончено и уж теперь-то, наконец, воцарится вожделенная тишина, но он тут же снова принимался за дело, то посвистывая, то громко посасывая, совершенно не давая мне сосредоточиться ни на чем, кроме мыслей о том, с каким удовольствием я бы долго пытал его, а потом убил. К счастью, один раз он встал и очень продолжительное время пребывал в туалете — во всяком случае так мне показалось, поскольку к тому времени, как он вернулся, я ухитрился погрузиться в чудесную легкую дремоту. Однако вскоре нам подали обед, и этот цыкающий монстр, это австрийское исчадие ада решило ради этого меня разбудить. Хлоп-Хлоп-Хлоп по руке. «Алло! « Хлоп-Хлоп-Хлоп. «Алло! « Пора обедать, алло, эй, вы! Хлоп-…

— А ну прекратите! — Я рывком вынырнул из сна, как будто он меня ужалил.

Обиженно надувшись, он указал на столик передо мной. На нем стоял поднос с куриной ножкой, скрывавшейся под ломтиком ананаса, украшенным зигзагом взбитых сливок, и толстыми золотистыми кусочками картошки явно слишком правильной формы, чтобы быть полезными, и разными другими яствами, не могущими вызвать ничего кроме отчаяния.