— Как же так получается: ты, такой модерновый архитектор, а в простых вещах столь консервативен?

Я принялся массировать ей ступню.

— Я вовсе не консервативен. Просто я по-прежнему считаю, что суп нужно разогревать на плите, а не в какой-то там радиационной камере. Пластинки должны быть черными и поцарапанными. И чтобы всегда можно было зайти в магазин и попросить у продавца новую алмазную иглу. — Я выпустил ее ногу и взялся за другую. Фанни свободной ступней прошлась по моей спине.

— А скажи на милость, отчего это в последнее время ты стал таким несносным?

Массаж прекратился. Не оборачиваясь, я переспросил:

— А чего это я в последнее время был таким уж несносным?

— Повернись-ка ко мне. Ты пережил землетрясение, ты собираешься в какое-то безумное Сару на строительство одного из величайших своих зданий, тебя любят столько женщин…

— Ага, так вот в чем дело, да, Фэн? Во всех этих женщинах, которые меня любят? Это, видимо, из-за них я и стал таким несносным, да? Черт возьми, совсем недавно точно такой же разговор состоялся у нас с Клэр.

— Я тебе не Клэр! Она, если помнишь, слегка повыше ростом. — Фанни сдернула с головы кепку и швырнула ее в меня. Твердый козырек угодил мне в подбородок.

Я наклонился и поднял с пола свои брюки.

— Она просто хотела знать, как дела у нас с тобой. Она имеет на это право.

— А я имею на это право? Так как же у нас с тобой?

— Оригинально ты все-таки умеешь действовать мне на нервы, Фанни, — и обвиняешь, и в то же время трусишь. Сурово грозишь пальцем и тут же начинаешь хныкать. Одним словом, тверда, как кусочек масла.

Да, разумеется, ты имеешь право знать, что между нами происходит. Я всегда это говорил. Но сейчас ты, похоже, требуешь от меня верности до гробовой доски, а вот этого тебе ни за что от меня не добиться.

— Ничего такого я не имела в виду. Меньше всего на свете я хотела бы постоянно жить с тобой, Гарри. К сожалению, у тебя одноместная машина.

— А я и не просил тебя жить со мной. Где моя долбаная рубашка? Знаешь, что? Иногда жизнь просто пересыхает. Пересыхает и превращается в бурую сморщенную пленку.

Она бросилась на меня сзади и схватила за волосы, но я все равно не оборачивался. Тогда она слезла с кровати и села передо мной на корточки.

— Любишь ты всякую чушь городить, Гарри. Ничего твоя жизнь не «пересохла». Ну разве что ты немного подрос и понял, что до этого занимался сущей чепухой.

Ты проектировал все эти свои великолепные здания, совершенно не принимая во внимание — ну, может, за исключением самых общих расчетов площади — тот факт, что в них предстоит жить настоящим живым людям! Вот почему у тебя крыша поехала — просто в один прекрасный день ты вдруг выпал из собственной птолемеевой вселенной Гарри Радклиффа и понял, что существуют и другие, более яркие солнца, более важные, чем даже ты. А знаешь, как некоторые из них называются? Ответственность и Любовь. Вот так-то.

Если хочешь, могу тебе объяснить, отчего ты в последнее время так дергаешься: тебя любят две чертовски хорошие женщины, а ты не знаешь, как с нами быть. Потому что не способен изобразить нас в виде пары каких-нибудь линий и произвести соответствующие расчеты. Любовь — это тяжкий труд! Он ломает тебе кости. Да перестань же ты, наконец, одеваться. Я ведь с тобой разговариваю!