Снова наступило молчание. Сирил Бедфорд закурил трубку, прибил шомполом тлеющий табак и стал медленно выпускать клубы дыма.

— Не могли бы вы рассказать нам о последних минутах, которые вы провели с вашим братом? — Джо с удовольствием втянул запах табака. «Средний кэпстен…» — подумал он.

— Да, конечно… — Сирил кивнул головой и отложил трубку. — После ужина мы сразу пошли ловить бабочек. Ассистент брата, Роберт Рютт, был занят проверкой корректуры рукописи, которую утром надо было отдавать издателю, а поскольку ночь была теплой и именно теперь наступило время, когда количество полетов «мертвой головы» увеличилось, брат обязательно хотел провести несколько часов около экрана, служащего для них ловушкой. Мы пошли вместе. Я, как обычно, умерщвлял насекомых, а брат их ловил. Он умел это делать очень ловко. Речь идет о том, чтобы не повредить эти деликатные создания, которые отчаянно мечутся, пытаясь вырваться на свободу. Охота удалась нам на славу. Гордон поймал четыре «мертвые головы» и был в замечательном настроении, так как увеличение их числа в этом районе и именно в это время совпадало с его теоретическими выкладками. Мне трудно сказать, какими именно, потому что… — Он на секунду замолчал, и Алексу показалось, как что-то похожее на тень усмешки проскользнуло в уголках его губ. — Я очень не люблю ночных бабочек вообще, а «мертвые головы» в особенности. Во всяком случае, мы ловили их, пока не наступило два часа ночи. Рютт спустился сверху, потому что хотел что-то спросить у брата, и мы все вместе вернулись домой. Роберт и я пошли наверх, а Гордон остался внизу. Он должен был сегодня вылететь в Америку и шлифовал свой доклад. С нами двоими он сначала договорился на семь утра, но потом передвинул время на шесть, потому что еще оставалось немного работы, связанной с книжкой, потом он хотел поспать, а затем, перед отъездом, просмотреть с Рюттом корректуру доклада.

— Понимаю. Что вы делали, поднявшись наверх?

— Пошел в фотолабораторию, чтобы проверить сохнувшие там отпечатки увеличений. Я пробыл там уже больше десяти минут, когда пришел Гордон…

— Ах, значит, ваш брат, после того как вы расстались, был наверху?

— Да… — На лице Сирила отразилось легкое удивление. — Конечно, был. Он посмотрел снимки, минуту мы поговорили о том, что он хочет забрать с собой комплект фотографий Atropos в Америку, и он ушел…

— Он пошел к себе в спальню или вниз, в кабинет?

— Думаю, что, скорее, вниз. Он ведь не прерывал работу. Перед его уходом я сказал ему, что около трех я все кончу и хочу поспать. Поскольку мой будильник очень громкий, не такой, как у Рютта, я попросил его разбудить меня в половине шестого. Я хотел спокойно проспать два часа, зная, что день будет трудным, пока Гордон наконец вечером не уедет в аэропорт.

— Когда приблизительно ваш брат был у вас в лаборатории?

— Могу сказать вам это достаточно точно, — спокойно ответил Сирил. — Когда мы говорили о том, чтобы он меня разбудил, я посмотрел на часы, и вспоминаю, что было как раз двадцать пять минут третьего…

— Большое спасибо. А что было позднее?

— Я работал еще минут пятнадцать. Сложил все снимки, которые надо было отнести в шесть утра, сосчитал их и проверил, хорошо ли получились. Впрочем, часть снимков у меня была приготовлена уже давно. Потом я пошел в спальню, разделся, умылся и сразу заснул…

— Который это был час приблизительно?

— Когда я гасил свет, я снова посмотрел на часы, и, кажется, было без пяти три или пять минут четвертого… Не могу точно сказать. Я почти засыпал и не знал ведь, что когда-нибудь это будет иметь значение… Разбудил меня только Рютт… Конечно, сам я не проснулся, а Гордон тоже не пришел меня будить, потому что, как оказалось, его уже не было в живых.

Он рассказал все это спокойным голосом, с модуляциями, не стараясь произвести впечатление человека, подавленного внезапной, страшной утратой. Смерть самого близкого родственника не произвела на него, видимо, большого впечатления.

Алекс перевел дыхание и сказал быстро, как бы не задумываясь над тем, что говорит:

— Прошу простить меня, но вы не похожи на человека, слишком взволнованного смертью своего брата.

Сирил Бедфорд вынул изо рта трубку, которую только что раскурил, и какое-то время молча смотрел на Алекса. Потом сказал:

— Бывали моменты, когда я ненавидел его больше, чем кого-либо на свете. Думаю, что мы никогда не любили друг друга, даже тогда, когда я был еще ребенком, а он — уже подростком.