Признаюсь вам, что и я пытался однажды выведать у Антуана его тайну. Приняв как можно более независимый вид, я направился к хижине, где он живет и по сей день.

Мы повстречались с ним у самого спуска, Антуан шел куда-то своим медленным шагом, волоча ноги.

— Ну, Дрэф, — сказал я без дальних предисловий, — поговаривают, что вы скоро станете, а может быть, уже стали, самым богатым человеком в наших краях.

Я впился в него глазами, стараясь уловить, какое впечатление произведут мои слова, но лицо рыбака оставалось непроницаемым, ни одна черточка в нем не дрогнула. Мне даже показалось, что он не понял меня. Вдруг в глазах его вспыхнул огонек:

— А-а! — насмешливо протянул он.

Не скажу вам, чтобы вид его внушил мне большую симпатию. Жесткий, недоверчивый взгляд и странная смесь простоты и лукавства не вызывали доверия. Я вгляделся в него внимательнее. Это был уже старик, конченый человек, дрожащий, изглоданный алкоголем.

— Признайтесь, Антуан, здорово вы удивились, когда наткнулись на клад… Как это вышло? Случайно или вы долго искали его? Ну-ка, расскажите…

Уж, конечно, он не за мухами охотился в этот день. Выехал, как всегда, в море, только на этот раз один, потому что Ян отправился в Сен-Ренан за парусиной.

Я слушал его с напряженным вниманием, стараясь уловить в его рассказе хоть одну фальшивую нотку, но старый рыбак и не пробовал ввести меня в заблуждение, назвав какое-нибудь вымышленное место. Он только подмигнул слегка, как бы давая мне понять, что не откроет тайны. Он ловил рыбу. Вдруг удочка его зацепилась за что-то под водой. Он посмотрел. В зеленоватой полумгле ясно вырисовывались очертания корабля.

Он рассказал мне об этом очень подробно, но не дал ни одного существенного указания. Все было по-прежнему туманно и неопределенно, хотя и казалось вполне правдоподобным.

Под нами, сверкая серебряной чешуей, расстилалось море, сотни утесов и скал теснились у его края, точно сбившееся стадо овец, вдали едва белел парусник. Антуан по дороге то и дело называл мне подводные рифы, заводи, фарватеры, точно желая внушить мне мысль, что вот тут, совсем близко, лежит огромное богатство… и что стоит ему только протянуть руку, и я узнаю, где оно находится. Я старался не слушать его, чтобы отделаться от соблазна, но старик, задыхаясь от ходьбы и указывая неопределенным жестом на море, упрямо твердил:

— Там он, там!.. вот чтобы мне провалиться на этом месте, если вру!

Он — клад… Но ничего более определенного я добиться не мог. Туманные намеки и сознательные противоречия начали раздражать меня, и, чтобы переменить тему, я спросил:

— А брат ваш?.. А Ян?

Он нахмурился и проворчал:

— Шалопай… скотина! Сущая скотина! Шиш он у меня увидит, вот что!

Больше мне не удалось вытянуть из него ни слова. Но я понял, что причиной этого упорного нелепого молчания был попросту безграничный эгоизм.

Жадность и страх заставляли его отказаться от посторонней помощи. Сам он не умел, конечно, извлечь из-под воды ни одного гроша, но мысль о дележе, все равно с кем, хотя бы с братом, была невыносима ему: все или ничего!

— Я уверен, — закончил господин Персо, — что никто так никогда и не узнает этой тайны. С годами старик забудет точное местонахождение клада, и в этот день сокровище погибнет для мира во второй раз. Эти опасения, увы, недавно подтвердились. Мне передавали, что Антуан совсем выжил из ума, и алкоголь быстро заканчивает свою разрушительную работу.

— Ну а Ян? — спросил господин Маркуль. — Быть может, он знает что-нибудь?