Это не хозяин воды, это человек, одетый в железо, водолаз, рабочий, ид нгыл падирта. Водолазные работы на реках Ванюта видал не раз. Чинят сваи, поднимают затонувшие грузы, что-то делают под водой ещё. Жутко поначалу глядеть на уходящее под воду страшилище. Так же, верно, бывает страшно, если тебе встретится в тундре Сердца-не-Имеющий-Тунгу. Или Мертвец-Мужчина смотрит в верхнее отверстие чума, будто смеется. Но те одетые в железо рабочие, за которыми наблюдал Ванюта, превращались, вылезая на палубу, в самого обычного человека. Медленно снимали с себя неуклюжий водолазный костюм, курили, улыбались, шутили.
Этот, на экране, – другой. Это вор, талей. «Пэ», – сказал бы ему Ванюта, встреться тот ему на дороге. Следуя путём своей мысли, этот человек прячет деньги, собранные другими людьми для того, чтобы хозяин воды был милостив и не нагонял бурю, чтобы был хороший улов и рыба не пряталась от сетей, чтобы не было у людей голода и дух смерти, прожорливый Старик Нга, не уводил людей в Нижний мир.
Война – тоже как вор, талей. Она летает над землёй, словно чайка, и хохочет железным голосом: каха кахавэй кахангэй, – и так же радуется человеческой смерти, потому что, когда много смертей, больше ставится могильных шестов, на которых ей удобно сидеть. Волосы у неё цвета трухи древесной, глаза как студень. Она закована в железо, как самолёт, она, как этот человек на экране, у хозяина воды крадёт пищу, и подарки его крадёт, и у хозяина земли крадёт пищу, и людей крадёт, дарующих подарки и пищу, и гложет поминальные кости.
«Эй, сайнорма, – сказал бы войне Ванюта, опустись эта железная птица на расстояние хотя бы длины тензея, – шла бы ты от нашего дома за семь долгих вечных мерзлот, утонула бы ты в горькой воде.
Я и первого раза ещё не умер, – сказал бы войне Ванюта, – и не ушёл пока в тёмный мир, где ещё семь лет проживу, чтобы, умерев второй раз, ожить жуком или маленькой водомеркой. Но я сражусь с тобой насмерть, честно, и пусть умру, но переломлю твой хребет, твёрдый, однопядевый, трижды хрустнувший, ломающийся с треском, как лёд».
В кинозале зажёгся свет, но ни того, чем кончился фильм, ни того, как он покинул Дом ненца, в памяти Ванюты не удержалось. Он мысленно сражался с войной, но та была хитрее и опытнее, к тому же на её стороне были боги непонятной ему природы.
Глава 8
Новенький юфтяной сапог, густо смазанный смесью дёгтя с колёсной мазью, легко взлетал над деревянными тротуарами. Солнышко в нём играло. Деревянные тротуары прели под косыми его лучами, а само оно то прыгало мячиком из бегущих вперегонки туч, то съедалось прожорливыми коровами из пасущегося небесного стада.
Сегодня Телячелов был как все, то есть одетый не по-полковничьи шёл себе среди немногочисленных пешеходов, мало чем от них отличаясь. Разве что покроем сапог, явно выделявшим его из постоянных обитателей Салехарда. Его это волновало мало. Когда ты человек государственный, мелкие заботы о сапогах не отвлекают тебя от сути. Сутью сегодняшнего визита в столицу циркумполярной области было: а) зайти в Управление и передать оформленную заявку на поставку в культурный сектор подведомственного Телячелову учреждения специальных пронумерованных тетрадей для ведения секретных записей; б) купить в городе нормального табака, а то в лавке у них в посёлке одна махра по шесть копеек за пачку, не курево, а труха. Ну и – в) – навестить Дом ненца, очень уж хотелось Телячелову посмотреть собственными глазами, чем этот дом живёт.
Салехард – городок компактный, всё здесь скученно, подошвы не стопчешь. На улице Республики, главной, на углу с улицей МОПРа, он зашёл в коммерческий «Гастроном», купил «Казбека» десять пачек – себе – и столько же «Беломорканала» – это и себе, и для сослуживцев, посмотрел на коньяк «Армянский» по девять рублей бутылка, облизнулся, но покупать не стал. Семьсот рублей, месячная зарплата, вполне выдержала бы такую пробоину, но съест его стерва Зойка, берегущая семейный бюджет. Потом он навестил «Культтовары», не собираясь ничего покупать, лишь ознакомиться с ассортиментом, не более. И конечно, не удержался. Тут попробуй-ка удержись, если в музыкальном отделе лежит Утёсов, новенькая пластинка: «Ласточка-касаточка» – раз, – плюс «Дунайские волны» на обороте. Заплатил законные рубль двадцать, взял пластинку с дыркою на конверте, на котором молодой человек улыбается приятной улыбкой и объявляет с гордостью за себя: «Я зарегистрировал свой радиоприёмник в день его приобретения». Убрал покупку с Утёсовым в саквояж, обложив её табачными пачками, это чтобы пластинка не покололась, и двинул прямиком в Управление, благо было оно близко от «Культтоваров».
На дела ушло где-то с час, в Управлении работали споро, не тянули кота за хвост, как случалось в довоенное время, оно понятно, его потянешь, и пришьют тебе потом саботаж с последующей путёвкой на передовую.
Телячелов сидел на диване с пристроенной к нему бронзовой урной, позволил себе пятиминутку на перекур. Матовая кожа дивана ласково холодила ноги, на казённой стене напротив топорщились будённовские усы. Маршал на портрете был добр, лупоглаз и улыбчив не по-военному. Телячелов смотрел на портрет сквозь светлую плёнку дыма от своей раскуренной папиросы, и в голове его складывался пунктир. Мысленные чёрточки этой линии накаливались электрической нитью, чем больше из спецхранилища памяти вылезало неоформленных фактов. Усы Будённого вдруг перекинули мостик к усам начальника его, товарища Дымобыкова. Телячелов вспомнил случай, когда прилюдно на каком-то из совещаний Дымобыков заявил про себя, что он
– Товарищу Телячелову салют!
Полковник покачнулся от неожиданности. Забыв, что в штатском, слетел с дивана и механически взял руку под козырёк. Потом увидел лейтенантские звёздочки и лоснящееся лицо Индикоплова, знакомого из райотдела ГБ.
– Какими судьбами? – спросил Индикоплов, шумно нюхая телячеловский табак.
Полковник вспомнил почему-то папашу, как тот носил с собою два кошелька – один пустой, для друзей-товарищей, на случай, если попросят в долг, другой для себя, с деньгами.
– Дела обязывают. – Телячелов сделал вид, что не замечает интереса к его «Казбеку». – А у вас тут какие новости? Всё спокойно?
– Тыл есть тыл, какое здесь беспокойство. Самая последняя новость – из Дома ненца ненцы украли костюмы ненцев. Представляешь – ненцы из Дома ненца, разве не анекдот?
Телячелов даже не улыбнулся:
– Ну и дальше что – «украли костюмы»? Дело на похитителей завели?