Оливия встала – колени подгибались – и посмотрела на часы. Все еще непослушными пальцами она вынула несколько фотографий. Конечно же, на оборотной стороне каждой идеальным почерком было выведено имя. Она постаралась успокоиться и сосредоточиться, чтобы хоть одно из них отложилось в памяти. Затем она заправила их обратно и побрела к шкафу, чувствуя, как сердце колотится в горле. Корешок смотрел на нее, или на дальнюю стенку, или?… Стой.
Их фото. Они были тут.
Будь ты проклят! Нет, не делай этого!
Это было глупо. Безумно. Слишком рискованно. Но она должна была.
Дрожащими пальцами Оливия как-то ухитрилась вытащить две фотографии из целлофановых карманов. Она помчалась в гостиную, затолкала их на дно своего рюкзака от «Прада» и, шатаясь, вернулась в спальню. Голова гудела, и имена уже путались. Проклятье, проклятье! Она могла бы отснять фото на телефон. Теперь слишком поздно. Проклятье!
Казалось, чтобы найти точную позу, в которой он оставил ее, понадобилась уйма времени. Где должна быть ее левая рука? Простыни? Оливия услышала, как открывается дверь. Услышала шаги. Услышала, как он подходит к ней.
16 марта, среда
Кейт
Так повелось, что каждое утро по дороге в офис я говорила сама с собой. Мы обе с Оливией были немного растеряны. Я хочу сказать, она сделала это, достала альбом и все такое, но истина заключалась в том, что теперь все было намного страшнее. Оливия разваливалась на части. Я видела, как вина, позор и страх буйствовали у нее в голове. Она кошмарно себя чувствовала из-за того, что узнала лишь пару имен.
– Знаю, я должна была узнать больше. Я должна была выяснить все имена. Мне кажется, я вытащила по крайней мере три. Почему я не могла запомнить больше? – Она хлопнула себя по лбу. – Я вижу только альбом. Тебе стоило бы посмотреть на него… черная крокодиловая кожа. Это же само совершенство, правда? И я вижу блондинок, Кейт. Много блондинок. Я облажалась.
– Ты прекратишь уже? – Я повторяла это в трехсотый раз. – Ты прошла нагая в адскую пасть. Два имени лучше, чем ни одного! И ты вытащила нас – наши фото – оттуда. Голевая передача! – Я не стала говорить, что эта голевая передача заставляла меня вскакивать по ночам. Что, если этому извращенцу нравилось время от времени пускать слюни над своим альбомом? Тогда мы умрем, как пить дать. Я сумела держать все это при себе. – Так что мы круты. Я передам имена Джонни и тогда… – Дальнейшие детали были мне не ясны, за одним исключением – нельзя было привлекать полицию. За полицией потянутся СМИ. Больше никогда, ни за что. Я придумаю план, и хороший.
Рано или поздно.
Я, наверное, минут двадцать пялилась в открытую папку, когда мисс Гудлэйс в своих неизменных туфлях подошла к моему столу, то есть столу мисс Шупер. Это немного напугало меня, но опять же сейчас меня пугало все. Гудлэйс стояла там, будто рассматривала меня. А я сидела тут, рассматривая ее и вечные «Стюарт Вейцман» с каблуками в пять сантиметров, пока это не стало невыносимым.
– Мэм?
– Я не стану спрашивать, как ваши дела, Кейт, – сказала она мягко, но властно. Она ничего не могла с собой поделать – всегда говорила с позиции силы. – Я знаю, вы просто солжете мне.
Я начала было возражать, но она положила руку мне на плечо.
– Это нормально, я директор, мне все лгут. – Она пыталась не улыбнуться.