Боже, я могла бы вселиться сюда, и никто бы и не заметил.

– А я уж думала – не увижу ничего круче лифта.

– Не смеши меня.

– Защитная реакция. Привычка, – пояснила я. – Обезоруживаю обаянием. И не говори, что я тебя не предупредила.

– Своевременное предупреждение. Кстати, об обаянии, ты не видела этого мега-финансиста? Ты ведь работаешь в администрации, верно?

– Директора по связям с общественностью? Нет. Пока нет, я прихожу и ухожу, до того, как появляется он. Но я тебе ручаюсь, это какой-то сексуальный тайфун. Дрейпер поменяла духи, а Колсон и Шупер обе купили помаду новых оттенков и постоянно поправляют макияж.

– Ха! Вот это круто. – Она улыбнулась? Оливия Самнер улыбалась не часто. – Давай, идем в капитанскую рубку, к Анке на кухню.

Кухня в противоположность гостиной сверкала белым на белом. Отделанная тем же каррарским мрамором, что и прихожая. Мрамор на стенах, рабочих поверхностях и на полу. Даже у кухонного стола была мраморная столешница. Это должно было наводить на мысли о стерильности, но вместо этого интерьер казался приветливым и уютным. Ноутбук Оливии, книги и тетрадь лежали на дальнем конце стола, а в центре было установлено блюдо, заваленное нарезкой салями, паштетами, сырами и багетами. Желудок у меня заурчал. Лучше бы он так урчал при виде жареной пекинской капусты и брокколи.

– Как прошли выходные? – спросила я. – Вечеринки нон-стоп?

Оливия остановилась перед хитроумной кофе-машиной.

– Не мой стиль, – ответила она, пожимая плечами. – По крайней мере, не теперь. А как насчет тебя?

– Честно говоря, вечеринки меня мало заботят. Я наблюдала, как она воспримет это.

– Кофе? Эспрессо? Капучино? Чем травишься? – спросила она.

– Душу продам за двойной эспрессо. – Я подошла к ее ноуту. – Это как раз Плат открыта? – Оливия кивнула, потянувшись за крохотными чашками и блюдцами. – Хорошо. – Я щелкнула по тексту. – Тогда пока ты играешь в баристу, я начну.

– За это я тебя и кормлю и развлекаю. Кстати, я и сама люблю двойной эспрессо.

– Вау! – Конечно, она любила двойной эспрессо. Такие вещи я определяю с пятидесяти шагов. – Ладно. Итак, «Леди Лазарь» – жестоко, автобиографично и очень театрально. Слушай:

– О-о! – протянула Оливия. – Не думала, что ты начнешь отсюда. – Она навалила на тарелку мясо, сыры и соусы и поставила это все передо мной. – Как известно, она была одержима мыслями о самоубийстве и все такое, но мне понравилось, как она говорит об абажуре. Ну, знаешь, эта странная строчка о том, что ее кожа «яркая как нацистский абажур». – Она прокрутила файл со стихами. – И вот что я нарыла. – Оливия склонилась ко мне через стол. – Мы знаем, что Плат к моменту создания «Леди Лазарь» по крайней мере однажды пыталась покончить с собой, а может быть, и дважды. Но знаешь ли ты, что по слухам нацисты делали абажуры из человеческой кожи? Она сбежала в этот кошмар от собственных кошмаров. Точно тебе говорю.

– Да, конечно, – согласилась я. – Это верный и точный анализ, но это не личностный отклик, которого ждет Хорнбэк. Она жаждет твоей крови.

Оливия застонала и передала мне эспрессо. Рукав ее свитера задрался достаточно для того, чтобы обнажить очень бледный шрам. Мне еще много предстояло узнать об этой девушке. Она увидела, что я заметила шрам, и поправила рукав.

– Расслабься, я не пыталась покончить с собой, и более того, это не в моем стиле.