В своем нетерпении Дари забыла о другом правиле выживания Ханса Ребки: если побеждаешь слишком легко, не теряй бдительности.
Ханс Ребка сразу бы догадался: Джулиану Грэйвзу было необходимо остаться одному по какой-то неотложной причине. Но Ханса здесь не было. Он следил за Дари весь последний год и подтвердил бы, что она очень изменилась. Но перемены эти были неполными: Дари все еще оставалась слишком самоуверенной. Но теперь она знала достаточно, чтобы представлять угрозу для собственной жизни и жизни окружающих.
Ребка предложил бы ей другое примечание к «великой истине»: не трать время на решение не тех задач.
Интеллект Дари Лэнг граничил с гениальностью, но никто, даже будь он семи пядей во лбу, не может сделать правильные выводы из неверных посылок. Именно поэтому происходили все ее беды. Говоря словами Ханса, когда ей не хватало хороших данных, она еще не знала, как их добыть.
Вряд ли стоило обвинять ее в этом. Большую часть своей жизни Дари провела, оценивая информацию о далеких событиях, временах, местах, добытую другими. Данные содержались в распечатках, статьях, таблицах или голограммах. Успех складывался из умения переварить огромный объем информации, упорядочить и систематизировать ее. Часто этот поиск протекал очень медленно. Путь к успеху растягивался на десятилетия. Но настойчивость значила гораздо больше, нежели скорость.
Ханса Ребку школа жизни учила по-другому. Пищей для размышлений становились события, происходившие здесь и сейчас и почти не записываемые для дальнейшего изучения. Информация принимала разные обличья: странные показания прибора, внезапное изменение ветра, чья-то гримаса на лице, переходившая в улыбку. Успех определялся способностью выжить. А путь к успеху мог закрыться через долю секунды.
В самом начале, когда Джулиан Грэйвз объявил, кто отправится искать Дженизию в эмбриоскафе, а кто останется на «Эребусе», Ребка насторожился. Грэйвз не собирался лететь, хотя именно он наиболее остро ощущал необходимость поиска зардалу… Грэйвз, который вышел из Совета, Грэйвз, который организовал эту экспедицию, Грэйвз, который купил этот корабль. И когда наконец было установлено, где находится Дженизия, Джулиан Грэйвз неожиданно пренебрегает возможностью пуститься за ними следом. «Я должен оставаться здесь».
Теперь Грэйвз снова отказался покинуть «Эребус». К несчастью, Ханса Ребки не было рядом, чтобы предостеречь Дари, ибо этот, второй отказ казался еще более странным…
Проникновение в кокон из сингулярностей было осторожным зондированием и рассчитанным риском. А вот для «Поблажки», которая следовала по проторенному пути всего двумя днями позже, оно оказалось обыденным путешествием. «Шмель» снабдил их описанием развилок и локальных временно-пространственных аномалий, причем настолько подробным, что Дульсимер, взглянув на этот список, шмыгнул носом и поставил «Поблажку» на автопилот.
— Это оскорбляет мое профессиональное достоинство, — заявил он Ввккталли и развалился в своем пилотском кресле. Несколько модернизированное устройство позволяло ему удобно разместить свой длинный хвост и обеспечивало доступ всем его рукам к пульту управления. Он остыл, и его кожа приобрела свой обычный темно-зеленый оттенок. Но по мере остывания он становился все более раздражительным и высокомерным. — И мою расу в целом.
Талли кивнул, хотя и не понял, что тот имеет в виду.
— Почему?
— Потому что я — полифем! Мне нужен вызов, опасности, проблемы, достойные моих талантов. А в нынешнем полете ничего этого нет: не надо принимать трудных решений, проходить на волосок от… все это может проделать и дитронит.
Талли снова кивнул. Дульсимер говорит, что полифемы считают работу бессмысленной, если она не сопряжена со значительным риском. Это отношение к работе было нелогичным, но кто и когда говорил, что полифемы логичны? В банке данных у Талли никакой информации о них не содержалось.
— Вы имеете в виду, что живете, лишь преодолевая трудности… и опасности?
— А как же! — Дульсимер откинулся в кресле и, развернувшись, вытянулся во всю длину. — Мы, полифемы, — а я особенно — храбрейшие и бесстрашнейшие существа во всей галактике. Дайте нам опасность, и мы проглотим ее залпом.
— Неужели? — Талли понадобилась микросекунда, чтобы переварить это странное утверждение. — И часто вы рискуете?
— Я? — Дульсимер крутанулся на кресле, чтобы оказаться лицом к Талли. Викер не лучшая аудитория, но другой не было. — Позвольте рассказать вам, как я побил Шмонсайдских торгашей в их собственной игре, и оказался на волосок, вот такусенький… — он свел две верхние руки на доли дюйма, — от гибели. У меня с этими торгашами, понимаете ли, вышли некоторые разногласия по поводу радиоактивного груза, который по пути несколько… усох… Как я объяснил им, моей вины тут не было. Они успокоили меня, сказав, что такое может произойти с каждым. В любом случае, у них для меня есть другая работа: отправиться на Политоп, заполнить трюм местным льдом и привезти его на Шмонсайд. Водяным льдом? «Совершенно верно, — сказали они. — Нам нужен только водяной лед с Политопа, и никакой другой. И еще вы заплатите большой штраф, если не доставите его вовремя».
Я должен был догадаться, что здесь какой-то подвох, когда читал соглашение, потому что упомянутый штраф включал мои руки и сканирующий глаз. Но я тысячи раз возил водяной лед, и с ним никогда не возникало проблем.
Как и положено цивилизованным существам, мы показали друг другу языки, и я направил «Поблажку» к Политопу.