Но тут же вспомнил, что заснул с ружьем за спиною, а теперь его с ним не было.
— А патронташ, патронташ где? — воскликнул он.
Ошеломленный открытием, он оцепенел. Теперь ему стало все понятно. Вспомнился хищно-лукавый блеск раскосых глаз самоеда, его завистливое любование винчестером Горшкова и жадный дележ добычи в пути.
— Старый чорт! — излил он нахлынувшую вдруг злобу и погрозил в ночную даль кулаком.
После этого он еще сильнее почувствовал безвыходность, своего положения, осложнявшегося остротою голода.
Итти было невозможно: тонкий наст проламывался и с каждым шагом тело погружалось в снег.
— Куда итти? В какую сторону? Где станция? — в отчаянии задавал он себе вопросы.
После нескольких шагов по глубокому снегу, он бессильно опустился.
— Хорошо, что я тепло одет, а то бы замерз, — вслух подумал он.
Но где-то внутри зловещий голос пугал:
— Все равно замерзнешь. Никогда тебе не выбраться из власти пустыни…
Ночь тихо шла. Свернувшись в ком, улегся Горшков. Приступ отчаяния прошел и он отдался во власть усталости. Какой далекой и родной вспоминается ему тюремная скука станции. Как хотелось ему теперь увидеть товарищей, до тошноты надоевших друг другу.
Он сладко зевнул, вспомнив свою теплую койку…
Ворочаясь с бока на бок, Горшков все глубже погружался в снег. Когда мутный рассвет задрожал над тундрой, он лежал на дне просторной снежной воронки. Приступы голода и влажная отпарина, разливающаяся под шкурами его одежды, прогнали сон. Провожая медленно ползущие часы одиночества, он с тоской смотрел на края ямы, которая скоро будет его могилой.
Вдруг до его слуха донесся какой-то гудящий шум. Прислушался. В морозном воздухе, завешанном легкой дымкой тумана, плыл, все усиливаясь и вырастая, рокочущий металлический звон. Горшков насторожился. Разминая закоченевшее тело, он с трудом приподнялся в яме.
— Летит! — вырвался у него крик не то радости, не то испуга.
Выпрыгнув наверх, он увидел низко, почти над самым снегом, скользящий в плавном полете аэроплан.
— Спасите! — крикнул он.
Голос затерялся в могучем гуле машины. Тень стальной птицы быстро мелькнула над ним и пронеслась мимо. Еще отчаянный крик послал он уже улетающему аэроплану и, словно подкошенный, свалился на снег. Быстро выросшая надежда на спасение так же быстро угасла, и последний прилив силы, стиснутый клещами отчаяния, отхлынул, оставив обессилевшее тело.
Струя жгучей жидкости во рту вернула сознание. Открыв глаза, Горшков увидел над собой чье-то незнакомое лицо. Рука подносила к губам фляжку, горячая струя снова обжигала горло, и голос ободряюще говорил: