— Геннадий Алексеевич, скажите, пожалуйста, что вы делали в аэропорту три часа назад? — С этими словами Ланков положил на стол фотографию адвоката, входящего в здание аэропорта, и повернулся к напарнице. — Решил я тут с помощью твоей волшебной программы, Оленька, еще одного человечка по видеокамерам отыскать, и надо же, какая радость: попался уже на десятой минуте.

— Товарищ оперативник, — заговорил спокойно Танков, — я — адвокат, известный на весь Дальний Восток и за его пределами, поэтому частенько по долгу службы пользуюсь услугами аэропорта, когда мне нужно попасть в какой-то другой город или страну. И ничего противозаконного в этом, насколько мне известно, нет.

— Да, если вы при этом не прикрываете беглого преступника.

— Никого я не прикрываю. Да, соврал. Мне известно, что Эдуард Шагалов сбежал, но, поверьте, я к этому не имею никакого отношения. Несмотря на то, в каких кругах и с каким контингентом я работаю, моя задача состоит только в том, чтобы защищать их в суде, во всем остальном я не принимаю участие. Мне дорога моя репутация. Или думаете, что я стал таким же, как и они?

— Большие деньги кого угодно могут заставить забыть о голосе совести, — промолвила Ольга.

— Возможно, но моя совесть чиста. Раз в несколько месяцев я берусь за дела обычных людей, у которых нет денег на услуги адвоката и которые стали жертвой системы или чьей-то недобросовестной игры. Это помогает мне верить в существование в этом мире справедливости. Сами знаете, что я защищаю по большей части плохих людей, и виновные благодаря мне много раз выходили на свободу по оправдательному приговору. А защищая несправедливо обвиненных, я успокаиваю свою совесть.

Напарники переглянулись друг с другом и ненадолго вышли из комнаты. Минут двадцать они отсутствовали, обсуждали, можно ли верить адвокату. Когда Михаил изучал его биографию, то действительно видел там несколько историй о том, как тот помогал людям, оказавшимся в абсолютно безнадежной ситуации.

— Хорошо, допустим, мы вам верим, — сказал Ланков, возвращаясь в допросную. — Как думаете, куда мог направиться Шагалов после побега?

— Даже не представляю. Моим правилом является не задавать вопросов, не имеющих отношения к делу, и не лезть в чужие жизни. Я дотошен в исследовании улик, гениален в построении неожиданных версий, выбивающих вторую сторону из комфортного состояния, но не более того. Эдуард, в отличие от своего отца, который был умен, хитер и хладнокровен, очень горяч и эмоционален. В нем словно еще бушует юношеский максимализм. Мальчишка, обделенный родительской любовью, нашедший и потерявший отца в один день. Им движет месть и у него есть виновный. Его цель — убить его и всех, кто попытается ему помешать.

— К чему вы клоните?

— К тому, что впервые за историю своей карьеры я верю и надеюсь, что проиграю это дело. Он действительно очень страшный человек, место которому за решеткой. Уйти из блатного сообщества довольно сложно, а порой даже невозможно. Если апелляционный суд мне откажет, то воры решат, что я потерял свою хватку и просто найдут мне замену. А я смогу заняться частной практикой, о которой мечтал с первого дня своей адвокатской карьеры.

— И зачем вам это надо? — удивилась Ольга.

— Жена у меня, молодая и беременная, о которой никто не знает, потому что она живет в другой стране. Мы познакомились с ней, когда я проходил реабилитацию после болезни.

— Это когда Лазаря осудили? — адвокат кивнул. — Ну хоть какие-то мысли о том, где может быть сейчас Эдуард у вас есть?

— Он там, где и Лакей. Больше я ничего не знаю. Честно.

В этот момент они поняли, что сидящий перед ними не врет и что ничего полезного для дела они из него больше не вытянут, и решили пока отпустить его домой, но при этом приставить к нему бдительную охрану: вдруг беглец решит наведаться к нему в гости.