— Скоро Ханты-Мансийск?
— Через час. Примерно через час.
— Уж скорей бы! — Она зевнула, прикрыв рот тыльной стороной ладони, и улыбнулась. — Скоро перевалим через Уральский хребет, а там — Европа. Ев-ро-па! Буду спать. Как там твои солдатики говорят? «Солдат спит — служба идет»?
— Так говорят плохие солдаты.
Опустив спинку кресла и устроившись поудобнее, Вера сыронизировала:
— Да, хорошие солдаты — это те, которые вообще ничего не говорят. — И, закрыв глаза, добавила: — Из меня бы, Суров, получился плохой солдат. Я люблю поболтать. И поспать люблю. — Она открыла глаза и сказала уже другим, серьезным тоном: — Устала. Но очень рада, что мы летим в Москву.
— А что в Москве?
Она пристально посмотрела на него и горько усмехнулась.
— Посмотрим на столицу и укатим дальше. Ты ведь не любишь задерживаться в Москве. Век бы сидел в своем Карманово. Вот уж не думала, что выйду замуж за человека, которому глухомань — рай земной, а Москва — в тягость.
Вера была не права. Москву Суров любил. Любил бродить по Арбату и Солянке, Волхонке и Пресне. Ему нравились и зеленые дворики, и старые особнячки, и древние церквушки, и гигантские новостройки, и метро. Как это ни странно, именно в Москве, за многие тысячи километров от затерянного в тайге Карманово, он до конца осознавал важность своей службы на Дальнем Востоке.
— Москва никогда не была мне в тягость, — ответил он коротко после паузы. Но объяснять ничего не стал. — Посмотри, кофе не остался?
— Оставишь глоточек?
— Тебе вредно. — Вера была на четвертом месяце беременности.
— Много ты понимаешь! — Усмехнувшись, она достала из сумки пестрый индийский термос, отвинтила колпачок, вылила в него остатки кофе и протянула мужу. — Мне пока все можно.
— Ну тогда пей первая.
Вера отпила пару глотков, осторожно коснувшись стаканчика накрашенными губами, но все же оставила на нем след помады. Потом еще отпила, задумавшись, и спохватилась, когда увидела донышко.
— Фу ты, черт!
— Ну, заяц!.. — Суров шутливо нахмурился.
— Извини. — Вера поболтала остатками кофе. — Будешь?
— Нет. Вера допила.