Он очищает еще одну фисташку и быстро отправляет ее в рот вместе с половинкой скорлупы.
— У меня к вам необычная просьба, раз уж вы здесь и обнаружили меня, — говорит он. — Готовы к новой работе?
Я советую ему обратиться в агентство, к Фаррен, но оказалось, они уже связались. Жизнь быстрее всяких протоколов. Так вскоре на мое крыльцо попадает небольшой ящичек. В ящичке — урна, в урне — мужчина, и этот мужчина — прах.
— Ты должна носить его с собой, — сообщила мне Фаррен, — чтобы он всегда был в городе, ведь он — человек этого города.
— Когда закончится этот контракт?
— Все когда-нибудь заканчивается в этом бесконечном мире, — отвечает мне Фаррен, и я слышу, как ее бледные, точно свет далеких звезд, пальцы постукивают по столу.
Это довольно грязное занятие — перемещать Председателя в ожерелье. Мой самый рукастый парень помогает свернуть из бумаги воронку и высыпать прах в подвеску.
Подвеска — его же подарок — всего лишь небольшая бутылочка из-под бурбона. Помню обветренное лицо этого моего самого рукастого парня в ту холодную ночь, когда он жестом фокусника вынул склянку из кармана. Глаза его просто светились от удовольствия — он казался себе донельзя смекалистым. Говорят, украшения обычно дарят только самым близким людям. Как котиков или цветочки.
— Я сделал это для тебя! — сказал он, и в его интонации мне послышалось ожидание.
Он расстегнул замочек толстыми пальцами в перчатках — такой легкий жест, от которого у меня должна была поехать крыша.
Он думал, эту подвеску я буду носить вечно. Всем своим существом, каждой своей клеточкой ожидал. Как минимум восхищения этой вещицей, которую он смастерил специально для меня. Хорошо, что с самым рукастым парнем мы встречались всего лишь раз в месяц, так что, конечно, мне удавалось наплести, что я ношу его подарочек не снимая, все время.
Во-первых, это красиво. Подвеска выглядела так, будто была старинной, со своей собственной историей. На самом же деле мне не ожерелье не нравится, а пустые обещания. Просто не хочется обнадеживать этого парня. Не хочется давать ему никаких ложных надежд. А еще мне не хочется его обижать.
И вот теперь он пересыпал в эту бутылочку прах и не выказывал ни тени отвращения. Прах при этом сыпался на пол.
Но рукастому парню было как-то не совсем по себе, своей полуулыбкой он как бы говорил: «Это не совсем то, чего я хотел».
Высыпавшийся на ковер прах Председателя нам пришлось собрать пылесосом, после чего водрузить ожерелье с бутылочкой, в которой упокоились останки Председателя, на мою шею. Я приподнимаю волосы на затылке, готовясь принять ожерелье. Я приподнимаю рубашку, готовясь принять моего парня.
Позже, пока мой самый рукастый парень дремлет в кресле, я убираю остатки Председателя обратно в урну, урну в ящичек, ящичек — в глубь стенного шкафа, точно в нору, в дупло, в гнездо, в могилу. В общем, туда, где я храню сумочки к офисным нарядам, клатчи с шипами, полосатые топики, юбку с разрезом и мягкие свитеры.
А как же похороны? Его семья? Мне просто интересно.
Первый платеж от Председателя поступает ко мне на счет уже назавтра. Ожерелье начинает жечь через неделю.
— Вот, значит, как поживает моя вторая половина! — говорит Председатель.
Он стоит на диване, касаясь потолка, а потом спрыгивает и усаживается на пол.