О, как ей хотелось задушить этого чело­века!

Такая роскошь, этот зал, танец и музыка! Чудесная музыка! Коннор взглянул на оркестр, расположившийся на галерее для менестрелей в конце зала. Голоса инструментов наполняли комнату звуками вальса, и музыка проникала ему в самую душу. А держать Лауру в своих руках — ах, это было лучшее из наслаждений.

— У тебя очень довольный вид, — сказала Лаура.

— Мне здесь нравится.

Она сощурила в щелки изумрудные глаза.

— Я заметила.

— Настоящий праздник. — Он нахмурился, смущенный злостью, закипающей в ней. — Разве возможно не наслаждаться всем этим?

Высоко над головой в хрустальных люс­трах сияли сотни ламп, заливая золотым дож­дем гостей, собравшихся в большом зале. В позолоченных зеркалах, висевших на стенах, отражались всеми цветами радуги платья дам, кружившихся в объятиях кавалеров. Запах до­рогих духов смешивался с ароматом свежесре­занных белых лилий и желтых роз, стоящих в высоких вазах на столах с прохладительными напитками.

Но Лауру не радовало окружающее ее ве­ликолепие.

— Ты пойдешь на ужин со мной? — спро­сил Коннор. Когда она замешкалась с отве­том, добавил: — Вдруг я стану есть салат вил­кой для устриц? Подумай только, какой скан­дал поднимется!

Уголок ее рта дернулся.

— Наверно, будет лучше, если я пойду с то­бой.

Он смотрел на ее крепко сжатые губы, вспо­миная ее теплое и нежное дыхание на его щеке, ее губы, прижимающиеся к его губам, желание, сиреной поющее в его крови. Но сейчас все, что он чувствовал — гнев, бурлящий в ней.

— Я чем-то обидел тебя?

— Обидел? — Она выпятила подборо­док. — Нет, ничем.

— Ты злишься на меня. Правила запреща­ют сказать тебе, почему?

— Я не злюсь.

— Злишься.

— Нет.

— У тебя подергивается уголок рта, когда ты злишься.