– И такое тоже ты видел?
Рука мальчишки нырнула под халат и тут же выскочила наружу движением столь же быстрым, как бросок кобры. Сергей только успел потянуть спрятанный в трости стилет, как разглядел, что же показывает ему невесть откуда взявшийся вестник. На смуглой ладони мальчишки лежал короткий нож, какой носят вместе с кинжалом, чтобы резать мясо или пускать на стружку подобранную случайно деревяшку. Совсем простой нож – белая ручка, костяная, отполированная жестким хватом многих ладоней. Тонкое, короткое лезвие; еще более короткое, чем обычное, потому что сломано примерно в двух третях длины от черенка. Новицкий сразу узнал этот нож и тут же вспомнил, кому он его оставил…
Когда русский посол князь Меншиков собирался на прием к Насиб-Султанэ, наследнику шаха, его предупредили, что, войдя в Диван-хане, залу для аудиенции, им надо будет снять туфли и остаться в чулках. Чулки, причем, должны быть красного цвета.
Персидский чиновник, приехавший проводить русских к Аббас-Мирзе, много улыбался, часто кланялся, едва ли не нагло. Новицкий, зная вспыльчивый характер посла, старался переводить как можно тактичнее, смягчая неудобные обороты и выражения. И все равно князь был взбешен.
– Скажите ему, что генерал Ермолов сапог не снимал даже в присутствии шаха.
Новицкий передал слова князя как можно точнее, не смущаясь их грубостью. Но персиянин нисколько не был обескуражен. Казалось, он ждал такого ответа и возражение подготовил заранее.
– Когда Лев Вселенной, всемилостивейший Фетх-Али-шах, да продлит Аллах его дни до видимой границы времен… Когда Его Величество соблаговолил беседовать с храбрым и мудрым Ярмул-пашой, тогда, десять лет назад, и звезды стояли в другом порядке…
Новицкий старательно передавал витиеватые ходы чужого, не совсем привычного ему языка и наблюдал, как дергается кончик длинного носа князя. Александр Сергеевич Меншиков казался ему не самым удачным выбором нового императора. Он состоял в свите при прежнем, старшем брате Николая Павловича, но не сумел при дворе удержаться. Трижды сказал в сторону, дважды шагнул поперек общему направлению и в результате вышел в отставку, не начав еще отсчитывать и пятый десяток. Вслед ему летело шипящее замечание государя, мол, душа и ум у князя Александра Сергеевича имеются, но первая «черней сапога», а второй нужен лишь затем, «чтобы кусаться». Младший брат, слишком долго ходивший в Великих князьях, приближал к себе обиженных в прежнее царствование. Так и Меншиков попал посланником в Персию. «Лучше бы, – в который раз подумал Новицкий, – государь направил бы новый пехотный полк в Тифлис. Ход столь же бестактный, но куда более эффективный…»
– Скажи ему, – крикнул князь, злобно вперившись в перса. – Я все понял. Может идти.
Новицкий попытался затушевать оскорбительный тон высказывания, драпируя его цветистыми оборотами, но заслонить лицо князя он не успел бы, даже если вдруг и решился. Посланец Аббаса еще более заулыбался и отошел, все так же кланяясь и не поворачиваясь спиной. Когда он исчез за дверью, Новицкий повернулся к князю и почтительно наклонил голову, ожидая указаний.
«Ведь он должен был знать восток, – мелькнуло в голове у Сергея. – Воевал же в турецкую и ранен был под Рущуком. С другой стороны – служил он адъютантом у графа Каменского и от него заразился идеей – подписывать мирный договор исключительно на барабане. Ах, нет, – оборвал себя же Новицкий, – подписывать договор на барабане, даже более – на спине у великого везиря собирался князь Петр Иванович Багратион. Но не удалось это ни ему, ни Каменскому. А заключил Бухарестский, столь нужный России мир будущий фельдмаршал, Михаил Илларионович Кутузов. И уж в нем-то фанаберии не было совершенно. Не гнушался он притворяться ни слабым, ни побежденным. А в результате выигрывал если и не сражения, то войны, кампании в целом…»
Меншиков сидел все так же безмолвно и неподвижно. Только самый кончик носа колебался из стороны в сторону, словно хвост лисицы, когда она намеренно вертит им в виду догоняющей своры гончих. У Новицкого затекла шея, но он не решался переменить позу.
– Вот что, Новицкий, – разомкнул наконец губы князь Александр Сергеевич. – Разыщите-ка Шипова, и пусть он приготовит нам к завтрашнему визиту десяток пар новых калош. Таких, чтоб сверкали.
Сергей дернул головой вниз-вверх и радостно отправился исполнять не совсем понятное ему поручение. Евграф Федорович Шипов заведовал всем хозяйством посольства. И, разумеется, был недоволен ни новой докукой, ни тем, что передано было приказание через вторые руки. Но все, что мог и хотел сказать, оставил он при себе. «Да и мне калошами заниматься как-то совсем не с руки, – подумал, глядя ему вслед, Новицкий, так же не разжимая губ. – Но попробуй с нашим „цапелем“ обсудить, что положено по инструкции, а что нет…»
«Цаплей», «цапелем» Меншикова звали за глаза и вполголоса. Прозвище учитывало и высокий рост князя, и его худобу, и важную манеру вышагивать, и умение разить без промаха, быстро и беспощадно. Новицкий сам как-то попробовал в подходящую, как ему казалось, минуту пуститься в воспоминания и о Турецкой кампании, и о лейб-гвардии Преображенском полку, в котором князь служил уже капитаном. Но «цапель» только положил набок голову и скосил на переводчика черный глаз: мол, только еще не хватало – теперь и этот набивается в сослуживцы?.. Новицкий покраснел, надулся и поклялся мысленно, что никогда в общении с князем не выйдет за пределы отношений, предписанных инструкцией, Ермоловым и, разумеется, Георгиадисом. Инструкции Новицкий хранил в портфеле, командующий Кавказским корпусом лично отправил надворного советника Новицкого в распоряжение посланника государя, а начальник восточного направления секретной службы зорко следил из Санкт-Петербурга за своими агентами, не упуская из виду ни единой ошибки.
На следующий день Меншиков отправился к наследнику шахского трона. Неспешное церемониальное действие оказалось событием и в жизни целого города. С утра по улицам выстроились две линии персидской пехоты, оттесняя во дворы тысячи зевак. К одиннадцати часам к дому посольства приехал мегмендар – провожатый, тот самый чиновник, что навещал русского посла накануне. Поднимаясь в седло, Меншиков кинул в сторону, усмехнувшись, мол, теперь персу головой придется отвечать за все ошибки русских против строгих церемониальных правил. Сергей наклонил голову, показывая, что слышал шутку и оценил, но отвечать не стал. Он хорошо знал, что при восточных дворах виновным в упущении сносят голову в самом буквальном, физическом смысле.
Кривые, узкие улицы Тебриза казались в этот день просто тропинками, вьющимися меж высоких дувалов. Войска и зеваки настолько стиснули пространство, что ехать пришлось гуськом. Даже два всадника не смогли бы стать рядом в проходе, оставленном для посольства. Новицкий оглядывал сверху сарбазов, старательно тянувшихся в виду русских, рассматривал пеструю и шумную толпу, что гомонила за ровной линией черных бараньих шапок, и думал – неужели это и есть та самая страшная сила, что который век угрожает жителям предгорных городов и селений. Плоские крыши забиты были горожанами: мужчинами в ярких и плотных халатах, женщинами в черных и синих покрывалах, спускавшихся до самых носков и пят. Мальчишки, разумеется, ободранные и грязные, вопили так, что не давали воробьям опуститься на ветки. Все, казалось, искренне рады русским, хотя на самом деле, подумал Новицкий, жителей Тебриза веселила сама возможность отвлечься от тягостной борьбы с нищетой. А что служило причиной для праздника, было не так уж важно.
Впрочем, долго заглядываться по сторонам он не мог. Лошадь его едва не провалилась в канаву, и Новицкий чуть было не потерял на глазах толпы стремя – случай для кавалериста позорный. Узкие арыки, подводившие воду к домам, перерезали улицу через каждые сто саженей, и всаднику следовало держаться аккуратней и крепче. Да еще ступня, на которую поверх сапога вбита была калоша, входила в металлическую дугу одним носком, что тоже не добавляло уверенности. Сергей обругал сквозь зубы город Тебриз, его обитателей, персидское войско, принца Аббаса, князя Меншикова; постарался все уместить в одно предложение, чтобы проговорить на едином выдохе. Облегчил душу, хлестнул лошадь, догнал посла и поехал за ним, держась на обусловленном расстоянии.
Аббас-Мирза принимал русских в шатре. Одутловатый мегмендар, Новицкий уже знал, что зовут его мирза Рахим, тяжело спустился на землю перед аркой, искусно составленной из крашеных брусков и пышно перевитой цветами. Меншиков и Новицкий также спешились и пошли следом за провожатым. Конвой в десять драгун с поручиком остался стоять верхами. Впрочем, задумай Аббас-Мирза вероломный поступок, мало бы помог и весь Нижегородский полк, окажись он здесь случаем. Новицкий вспомнил давнюю поездку в Виддин[7], когда они с Георгиадисом убеждали Муллу-пашу остаться нейтральным в будущей схватке между двумя огромными армиями. Тогда они переплыли Дунай втроем. И сейчас Сергей подумал, что, окажись на месте конвоя один князь Мадатов, теперь военный правитель трех закавказских провинций, а тогда лихой командир гусарского эскадрона, ему бы было куда спокойнее.
Мирза Рахим остановился так внезапно, что Меншиков едва не уткнулся в пухлую спину мегмендара. Тот быстро и низко поклонился несколько раз, кому – Сергей пока не понял. Все пространство – от арки и до шатра занимала толпа придворных в пестрых халатах. Эти не шумели, как горожане, напротив – молчали, угрюмо и злобно. И тишина эта надавила Сергею на плечи, пригибая к земле.